Предновогодние хлопоты IV
Шрифт:
У своего дома (соседнего с домом Денисова), мистер Паркин легко и непринуждённо выпросил его номер телефона, дабы завтра встретиться и оплатить проезд. Выходя, он щегольнул своим английским: «I d like to meet you». Поставив «пятёрку своей интуиции», Денисов, дал ему номер телефона, допустив, что это один из своеобразных интеллигентных питерских персонажей, у которого, в самом деле, случились трудные времена. Говорун был ему интересен и симпатичен, хотелось узнать и возможное дальнейшее развитие событий.
Паркин-писатель позвонил на следующий день утром, сказал, что ждёт его у входа в универсам. Денисов из интереса пошёл, (как раз хлеб нужно было купить), внутренне с удовольствием говоря себе: «Есть ещё в городе интеллигенты, люди чести и долга». Паркин поздоровавшись, без околичностей попросил у него десять рублей: «Умираю, спасите, сударь. Долг отдам, как только гонорар получу». Этот эпизод занял достойное место в дневнике Денисова. Паркин больше не звонил.
«Мимикрия в растительном и животном мире естественна и определена выживанием. Мимикрия
По обледенелому «карману» он выехал на проспект, названный именем пламенной революционерки Коллонтай, валькирии революции, как её называл Троцкий. Здесь, в так называемом Весёлом посёлке, множество улиц было названо «весёлыми» фамилиями героев революции. Серой чередой замелькали однотипные бетонные многоэтажки.
«Сколько же страданий таится за стенами всех этих домов, сколько мерзости, боли, трагедий, сокрушительных крахов судеб, неожиданных смертей спрятано за ними. На виду благообразная пристойность столичного города, трёхсотлетие которого совсем скоро собираются встретить широко и помпезно, истратив на это колоссальные средства. Шикарные клубы, сверкающие рекламой магазины, с полками заморского товара, отели, супермаркеты, торговые центры, красивые фасады, призванные создать видимость европейского города, а на поверку вот такие подъезды, как в доме Егора и такие семьи, где люди и дети живут без любви и надежды. Жизнь без надежды делает людей равнодушными к чужим бедам, совсем ужасен финал, когда и к себе человек становится равнодушен. Когда он перестаёт слушать свою душу, забывает о ней, а она замолкает, прячется в глухом подвальчике, покрывается жиром оттого, что не работает, не горит жизнью, лишь мерцает тихо, вспыхивая только при каких-то потрясениях. Закостеневший человек боится говорить со своей душой, потому что, не дай Бог, она вдруг начнёт будоражить его, попытается его разбудить, станет мучить его, напоминать ему о несбывшихся мечтах, преданных людях, ошибках, которые хотел исправить, но не исправил. Душа атрофируется, как любой орган, который остаётся без работы. Суета сует. Мой недавний пассажир, старичок с мыслями Григория Сковороды, говорил о жителях городов, как о собирателях ненужных вещей, о теплохладности, об адской силе денег, атомизации, большей скорости жизни горожан по сравнению с жизнью сельчан. И неглупый азербайджанец Тельман говорил о том же, что горожанин бегает, смотря в асфальт, под которым канализация, забыв про звёзды на небе. И это так. Вопросы хлеба насущного и зимних ботинок для многих в наши времена уже становятся не актуальными и, слава Богу, но миллионы сытых атомов в ботинках и пальто проносятся мимо оборванца, нищего попрошайки, не бросив ему монетки на кусок хлеба, не вспомнив, что ещё недавно они сами нуждались. Если души мертвы – мертвы и глаза. Такие глаза оживают только на виды, которые им приятны. Они недовольны видами бездомных и стариков, портящих пейзаж, не сжимается сердце у них от вида несчастных сородичей. Вот проносящийся мимо джип новой марки действительно ему интересен. Жгут сердце мечты купить такой же, хочется сменить свою «Мазду», хорошую, не старую ещё машину на такой джип. С завистью провожая взглядом чудо автопрома, индивид тяжело вздыхает: нужно достроить в доме третий этаж. Зачем? В семье всего три человека и прибавление потомства в планы не входит. Но человек суетиться, запасается впрок: в его доме не один холодильник и телевизор, две дюжины костюмов и несметное количество рубашек, он заботится о здоровье – ходит в фитнес клуб, покупает в аптеке дорогие витамины. Я недавно видел сам, как в аптеке подобный деловой, по всему, господин исходил из себя в досаде на бабушку впереди него, берущую флакон корвалола за три рубля шестьдесят копеек. Он весь кипел, оттого, что дрожащая рука бабули никак не могла собрать сдачу со своих пяти рублей, брошенную на блюдце угрюмо и раздражённо за ней наблюдающей продавщицей. Эти копейки никак не шли в трясущую руку старушки, кожа которой была похожа на старый пергамент. Руки эти, по всему, мёрзли в морозные дни блокады и, наверное, выстирали за жизнь такое количество белья, что его хватило бы на целый полк. Они не слушались её, а занятой и респектабельный сноб позади неё нервничал и морщился, нервно топтался. Не пора ли уже сделать отдельные элитные аптеки для таких господ?! – подумал я тогда. Когда же она ушла, наконец, унося свой заветный корвалол, господин взял дорогие витамины и крема, и о, метаморфоза! лицо продавщицы засветилось почтительным, услужливым светом, глаза излучали благожелательность: перед ней был достойный внимания и уважения респектабельный господин, а не какой-то забулдыга, пришедший за бутылкой «Боярышника на спирту», или старик берущий «Парацетамол». Вот они виды современного города, виды его нравов. Всё больше презрения и снобизма к лохам-неудачникам, почти исчезло представительство народа во власти, культуре, общественной жизни, жизнь народа всё меньше освещается в СМИ, но ярко выпячивается жизнь удачливых, поймавших птицу счастья за хвост. Они везде: в журналах, телевизоре, рекламе, на радио. И это не инопланетяне, это тот же народ, но принявший правила игры, перерождающийся в выползней и снобов разной ипостаси. Как быстро изменился менталитет! Недавно читал статью Бодлера, в которой он ярко обрисовал парижских снобов своего времени! Поэт мог быть прекрасным публицистом, представив читателю три образчика снобов. Актёра, предвкушающего извращённое удовольствие при мысли, что он надует и заодно прослывёт милосердным, всучив фальшивую монетку нищему. Остряка, однажды сказавшего поэту: «Почему эти нищие не надевают белых перчаток, когда просят милостыню? Они сколотили бы целое состояние». И двойника остряка, брякнувшего: «Не подавайте этому оборванцу – его лохмотья недостаточно живописны». Буйно растут и у нас такие бездушные остроумные «парижские» экземпляры. Не лузеры – победители. Победители своего народа», – думалось Денисову.
– – —
Погода портилась стремительно. Ветер усилился, снег сыпал хлопьям, быстро засыпая дорогу. На проспекте рядом со станцией метро толпились голосующие, но Денисов, погружённый в свои размышления, не останавливался.
Уже на выезде из Весёлого посёлка голосовал мужчина в ярко-оранжевой куртке- «аляске» с портфелем в руке. Денисов механически стал притормаживать, но остановился не сразу: колёса попали на обледеневшую обочину, машина заюлила. Пришлось проехать ещё метров двадцать. Мужчина бежал к его машине. Открыв дверь, торопливо проговорил:
– Мне в аэропорт. Заплачу, сколько скажете.
– Полтора миллиона фунтов стерлингов, и едем хоть на край света, – рассмеялся Денисов, ощупывая его лицо, – но если вы спешите, то быстрой езды я вам не смогу гарантировать. Погода портится на глазах, становится скользко, вполне можем попасть в пробки, а рисковать, ехать бездумно быстро я не намерен.
Мужчина видимо решил, что он набивает себе цену и вежливо произнёс:
– У меня в запасе три часа. Спешить мне абсолютно нет смысла. За тысячу поедем? Заплачу вперёд. Возьмёте? – лёгкий акцент выдавал в нём иностранца.
– Садитесь, – пригласил его Денисов, добавив, усмехнувшись, – Ротшильдов мне ещё не доводилось возить, но, так и быть, торговаться не стану. У нас говорят: дают – бери.
Мужчина с явным облегчением уселся в машину. Портфель он положил на заднее сиденье, туда же определил и шапку. Проведя рукой по густым чёрным волосам с седоватыми висками, он устало откинул голову на подголовник, но спохватившись, достал из кармана бумажник.
–Да, да, деньги, деньги, деньги. У вас говорят: дорога ложка к обеду. За всё в этой жизни нужно платить, даже жизнью иногда за какую-то сущую мелочь. Впрочем, и на небесах придётся платить за всё, что не доплатил здесь на земле.
Денисов положил деньги в карман, думая: «Иностранец и славянин. С питерскими правилами проезда уже знаком, коллеги «бомбилы» успели обучить платить вперёд».
Пиликнул пейджер – это была Мария. Она просила позвонить и рассказать, как прошло возвращение мальчонки в семью. Денисов повернулся к пассажиру.
– Ради Бога, извините меня. Мне нужно будет остановиться на пару минут у телефонного автомата.
Пассажир вынул из кармана телефон, нажал на нём кнопку, протянул его Денисову.
– Наберите номер и говорите.
Денисов замялся.
– Звоните, звоните, у меня нет лимита на разговоры, мои разговоры оплачивает фирма, – настоял он.
В голосе Марии звучала нежность и волнение.
– Миленький, ну, что ж ты не едешь домой? В нашем доме ужасно не хватает одной важной детали. Точнее сказать самой главной – тебя. Я, Игорёк, уже соскучилась по тебе, только о тебе и думаю. Что-то меня гложет, мысли только о тебе, родной. И чем ближе Новый Год, тем чаще меня посещают такие настроения с навязчивыми однотипными мыслями об опасностях поджидающих тебя на проспектах города. Я не могу от этого избавиться. Как ты себя чувствуешь?
– Маша, прекрати, всё хорошо, не накачивай себя. Всё хорошо. Сейчас еду в Пулково, в аэропорт, а после точно поеду домой: что-то и мне сегодня неспокойно, желания особенного нет крутить баранку, тянет домой, – чувствуя, как его охватывает волна невыразимой нежности к жене, сказал он.
– И правильно тянет. Сейчас по радио объявили штормовое предупреждение, обещают сильный ветер, метель и понижение температуры.
– Не волнуйся. Один юморист сказал, что синоптики ошибаются один раз, но каждый день.
– А что у Егорушки, родной?
– Рассказывать долго. Атмосфера печальная и тяжёлая.
– Пьют родители?
– Этого не знаю, но нужда прёт из всех углов, а это, сама понимаешь, часто ломает людей. Приеду, расскажу в подробностях.
– А мальчонка-то, воробушек наш, как он?
– Подавлен, бедолажечка, но крепился. Я уже скучаю за голубоглазым воробышком.
– Приезжай скорей, Игорь, и, пожалуйста, осторожней на дорогах.
– Как наш парень, Маша?
– Читаем, душа моя, «Золотого телёнка». Смеёмся.