Предновогодние хлопоты IV
Шрифт:
Василий остался с двумя детьми. Отец Василия к тому времени умер, мать поначалу взялась было помогать сыну, но вскоре разнылась, ссылаясь на плохое здоровье, и он оказался буквально связан детьми по рукам и ногам. Был у него один депрессивный момент, когда он даже решился отдать детей в детский дом, но одумался. Кляня судьбу и тяготы жизни, он нанимал нянек, клал детей в больницы, устраивал их зимой в профилактории и санатории, летом в оздоровительные лагеря, «бомбил» на машине ночами, днём водил грузовик, развозил продукты по магазинам. Воровал при любой возможности продукты, которые развозил,
Люди его жалели, приходили на помощь: как не пожалеть, одинокий мужчина, вдовец в расцвете сил с двумя детьми? Ненадолго он сходился с разными женщинами, которые очень быстро бросали его, узнав о детях и комнате в коммуналке. Кому нужны такие тяготы? Ему была нужна женщина для ухода за детьми, помощница в тоскливой, тяжёлой череде дней похожих один на другой. Он стал запивать, на работе на него скапливались докладные. Из жалости его терпели, но однажды всё же попросили написать заявление об уходе по собственному желанию.
С бойкой Натальей он познакомился ночью, когда она остановила его машину. Слово за словом, они разговорились. Василий поведал ей о своей горькой судьбе. Оказалось, что она тоже одинока, живёт с мамой и четырьмя детьми, и они довольно быстро сошлись и стали жить вместе.
Жадная, предприимчивая, с цепкой хваткой, Наталья, озлобленная своей планидой, давно и безуспешно искала мужчину-добытчика. И хотя Василий не совсем подходил её материальным запросам, но на безрыбье и рак рыба: она вцепилась в него мёртвой хваткой, быстро прибрав к рукам. Об ораве детей она вначале рассуждала просто: вместе переживут как-нибудь, где пять тарелок каши, там и шестая найдётся, только детей Василия она полюбить не смогла.
А Василий особенно не упирался, привык быстро к своей новой ипостаси добытчика, понимая, что шансов найти женщину, которая приняла бы его с двумя мальчиками, практически нет. И он «пахал», как проклятый, чтобы свести концы с концами: работал продавцом и водителем у торговцев азербайджанцев, торговал зимой ёлками, осенью арбузами, летом овощами, водил большегрузы, побывал личным водителем у большого начальника и был выгнан за кражу бензина из хозяйского бензобака; ещё раз был выгнан за воровство на продуктовом складе, работал «подсадным» у напёрсточников, водителем у дагестанских бандитов, ремонтировал машины на станции техобслуживания, продавал лотерейные билеты. Подолгу он нигде не задерживался, к криминалу относился спокойно, как к чему-то нормальному, само-собой разумеющемуся поветрию новых времён, да и сам не прочь был совершить противозаконные действия, если они обещали дать денежный результат.
Пару раз, работая продавцом на рынке, он смывался с выручкой, его не находили – везло. Наталья поощряла такие подвиги, они оба считали, что торгаши от такой малости не обеднеют. Два раза по инициативе Натальи «дружное» семейство объегорило хозяев квартир, у которых они снимали жильё. По-тихому, не уплатив положенную плату, они съезжали на новые съёмные квартиры. Свою комнату Василий, по настоянию сожительницы продал, мальчиков прописал у матери. Трёхкомнатную квартиру у Московского вокзала, которую оставил ей бывший муж, Наталья сдавала внаём за неплохие деньги.
Этот год у Василия был чёрным: за вождение в нетрезвом виде его лишили прав, ему приходилось перебиваться случайными заработками. Они с Натальей влезали в долги, занимали деньги, не особенно заботясь об отдаче, испортили отношения со многими людьми. Василий стал делать криминальные ночные вылазки. Наталья одобряла.
– – —
– Когда права получишь? – спросил Денисов.
– После Нового года в конце января, – позёвывая, ответил Василий, оборачиваясь к двери, из-за которой показалась черноволосая девичья головка.
– Пап, ты маме нужен.
– Брысь. Закрой дверь, приду скоро, – раздражённо прикрикнул он на неё.
Денисов, помявшись, наклонился к нему и тихо сказал:
– Да ещё вот что…одна твоя рука весит, как весь Егорка, а следы на спине и попе у него не слабые. Это ж твой сын, твоя кровинка. Не думаю, что твоя женщина может тебе даст бить её девочек. Будь жива твоя жена, она не позволила бы, наказывать сына таким образом. Когда моя жена увидела следы, очень разгневалась, хотела в больницу ребёнка везти, чтобы побои засвидетельствовать. Мне с трудом удалось её уговорить, понимаешь? Ты не делай больше этого, пожалуйста, это не полезно ни душе, ни здоровью мальчишки и тебе, кстати, может аукнуться, законы пока ещё существуют. А подруга твоя, ты извини, останется, думаю, в стороне.
Лицо Василия побагровело.
– Ну, блин, сучок, вырастил Павлика Морозова!
– А вот это ты зря. Он добрый, милый и отзывчивый мальчонка, и несчастный оттого, что взрослые живут не по-человечески. Прошлая ночь могла для него закончиться трагически, и это было бы на твоей совести. Из-за страха наказания малыш не пошёл домой, а с такой крохой чего только не могло случиться: под машину мог попасть, замёрзнуть, на ублюдков нарваться. Не нужно, Василий, богатырскую силу свою показывать, если хочешь, чтобы Егорка не бегал больше. А я, с твоего позволения, проведывать вас буду. Идёт? – сказал Денисов серьёзным тоном, глядя в тусклые глаза Василия, с удивлением увидев в них неожиданно блеснувшую лукавую «бесинку, вслед за которой неожиданно последовала громкая со слёзным надрывом тирада:
– Да чего там! Да, правильно, правильно всё ты говоришь, мужик. Чётко и правильно! Ну, так сложилось у меня, понимаешь? Так сложилось! Не фартовый я! Попал в колею и не могу выбраться. Такая безнадёга, в натуре, хоть волком вой. Хожу кругами, всё кругами да кругами, как заколдованный. Да, ладно. Отобьюсь как-нибудь. С Егором я понял, согласен, мой косяк это. Согласен, не прав я. Жалею после, но такая засада, чёрт возьми. Не знаю, как выкарабкаться. Хреново. Всё хреново. Тебя, как по отчеству-то?
– Николаевич, – Денисов с удивлением уловил в этой тираде Василия, необычные, новые и живые интонации.
Василий нервно потёр мочку уха.
– Я тоже Николаич. Николаич-недвораич. Понял я всё, понял. Ты кино видел «300 спартанцев»? Да видел, видел. Так их триста было, понимаешь, триста? А я – один! А их (он кивнул головой на свою дверь) – восемь! Дети, женщины! Нет, я, конечно, сволота. Но жизнь, блин, жизнь! (он со зверским видом, выкатив глаза, схватил себя за горло). Продыху от неё нет! Нету! Засада такая, никому не пожелаю – хоть вешайся! Всё на мне, всё!