Предсказание
Шрифт:
— Кто заслал? — спросила Лорри.
Даже в густом сумраке я увидел, как лицо маньяка перекосило от ненависти. Ответил он, сжав зубы:
— Виргильо Вивасементе.
Из-за того, что он говорил, не раскрывая рта (и мешал шум ацетиленового резака), имя и фамилия показались мне несвязным набором звуков.
Вероятно, и у Лорри сложилось примерно такое же впечатление, потому что она воскликнула: «Gesundheit!»[33]
— Проклятые воздушные гимнасты, — процедил Панчинелло. — Всемирно известные «Летающие Вивасементе». Перелетающие с трапеции на трапецию, канатоходцы, высокооплачиваемые цирковые примадонны. А самый наглый, самый мерзкий, самый захваленный из них — Виргильо, патриарх, отец моей матери. Виргильо Вивасементе.
— Ну хватит, хватит, — попыталась остановить его Лорри. — Нельзя так говорить о собственном деде.
Панчинелло даже подпрыгнул от негодования.
— Я отказываю ему в праве быть моим дедом. Не нужен мне такой дед. Я не желаю иметь ничего общего с этой старой кучей дерьма!
— Может, зря ты так, — Лорри покачала головой. — Лично я дала бы ему еще один шанс.
Панчинелло наклонился к ней. Уж очень ему хотелось все объяснить.
— Когда моя мать вышла замуж за моего отца, ее семья была в шоке, в ярости. Летающая Вивасементе вышла замуж за клоуна! Для них воздушные гимнасты не просто цирковая элита, но полубоги, а клоуны — низшая форма жизни, отбросы.
— Может, другие циркачи больше любили бы клоунов, если бы те были не такими злыми, — предположила Лорри.
Маньяк ее, похоже, и не услышал, продолжая выдвигать обвинения против семьи своей матери.
— Когда мама вышла замуж за великого Конрада Бизо, воздушные гимнасты сначала стыдили ее, потом презирали, наконец отлучили от семьи. И все потому, что она вышла замуж по любви, за человека, которого они считали недостойным себя. Она перестала быть для них дочерью, они более не хотели ее знать!
— Давайте разберемся! — встряла Лорри. — Они все работали в одном цирке, твоя мать жила на клоунской окраине с твоим отцом, тогда как семья Вивасементе — в самой зажиточной части лагеря. Они постоянно находились вместе и при этом порознь. Естественно, возникала определенная напряженность.
— Вы и представить себе не можете, как это было! Перед каждым представлением Вивасементе молились, чтобы великий Бизо сломал себе позвоночник и остался парализованным на всю жизнь, когда его выстреливали из пушки, и перед каждым представлением мой отец молился, чтобы вся семейка Вивасементе попадала с трапеций и подохла прямо на манеже, корчась в мучениях.
Лорри повернулась ко мне:
— Хотелось бы увидеть лицо Иисуса, когда он читал их электронные письма.
Панчинелло продолжил, набрав полную грудь воздуха:
— В ту ночь, когда я родился, здесь, в Сноу-Виллидж, Виргильо нанял женщину-убийцу, которая проникла в больницу, переодевшись медсестрой.
— Он так быстро смог найти наемного убийцу? — удивилась Лорри.
Голос Панчинелло дрожал от ненависти.
— Виргильо Вивасементе — это мерзкая тварь, которая называет себя человеком… У него обширные связи, он сидит в центре паутины зла. Дергает за ниточку, и преступники всего мира чувствуют идущие от него вибрации и немедленно откликаются. Он напыщенный шарлатан и идиот… но также ядовитая многоножка, быстрая и злобная, невероятно опасная. Он все устроил так, чтобы нас убили в то самое время, когда он и его семья были на манеже… это железное алиби.
Далее последовала история ночи моего рождения в изложении сочащегося злобой клоуна.
Для Панчинелло эта история заменяла материнские молоко и любовь. Он слышал ее тысячи раз, воспитываясь в атмосфере паранойяльных фантазий и ненависти, и поверил в нее, как идолопоклонники когда-то верили в великую силу и божественность золотых отливок и кусков камня.
— И в комнате ожидания для отцов, когда нанятая Вивасементе убийца прокралась за спину моего отца. Руди Ток, вошедший в дверь в тот самый момент, увидел злодейку, выхватил пистолет и застрелил ее, прежде чем она успела выполнить приказ Виргильо.
Бедная Лоис Хансон, молодая и ответственная, убитая обезумевшим клоуном, стараниями того же клоуна превратилась из медсестры в некий гибрид ниндзя и убивающего детей агента короля Ирода.
Лорри похлопала меня по колену, выводя из транса изумления, потом спросила:
— Так у твоего отца был пистолет? Я думала, что он — обычный кондитер.
— Тогда он еще был пекарем, — ответил я.
— Вау! И что он носит с собой теперь, когда его перевели в кондитеры? Автомат?
Желая рассказать трагическую историю до конца, Панчинелло прервал наш диалог:
— Спасенный Руди Током, мой отец понял, что моя мать и я тоже в опасности. Он поспешил в родильное отделение, нашел операционную, где рожала мать, и ворвался в нее в тот самый момент, когда врач душил меня… меня, невинного новорожденного!
— Так под личиной врача скрывался другой киллер? — спросила Лорри.
— Нет. Макдональд был настоящим врачом, но он продался Виргильо Вивасементе, этот червь из кишок сифилитического хорька.
— Хорьки могут болеть сифилисом? — изумилась Лорри.
Маньяк счел вопрос риторическим и оставил без ответа.
— Доктору Макдональду заплатили огромную сумму, целое состояние, чтобы все выглядело так, будто моя мать умерла в родах, а я родился мертворожденным. Виргильо, чтоб ему в эту самую ночь низвергнуться в ад, не желал допустить, чтобы патрицианская кровь Вивасементе смешалась с плебейской кровью великого Конрада Бизо, а потому приговорил к смерти мою мать и меня.
— Какой гнусный тип. — Интонации голоса Лорри не оставляли сомнений в том, что она поверила каждому слову.
— А что я говорил! — воскликнул Панчинелло. — Он хуже вздувшегося прыща на заднице Сатаны.
— Да уж, что может быть хуже, — согласилась Лорри.
— Конрад Бизо застрелил доктора Макдональда, когда тот пытался задушить меня. Но моя мать, моя красавица-мать, уже была мертва.
— Кошмарный случай, — вставил я, понимая, что нельзя указывать на многочисленные нестыковки в этой версии истории давно минувших дней. Такая попытка привела бы к тому, что меня незамедлительно зачислили бы в прихвостни главного воздушного гимнаста.