Предыстория
Шрифт:
Струнка уносила Яна все дальше от места давешней драки, и скоро ему уже нечего было опасаться погони. Один раз он повстречал на дороге крестьянина, одетого в грубый полотняный мешок, раздвоенный снизу. Он, видимо, спешил куда-то, но увидев Яна, свернул с дороги и спрятался в высокой ржи, видимо, опасаясь хорошо одетого человека, у которого за плечами болталось громоздкое ружье. Яну опять хотелось пить, лесок он проехал быстро, но родника не нашел нигде. Вот капличка у самой дороги — не найдется ли здесь воды?
Яна встретил здоровенный монах в рясе, перетянутой по огромному животу веревкой. Ян с удивлением посмотрел на ражую фигуру и рожу монаха из той породы физиономий, о которых говорят: «Не хотел бы я встретиться с таким парнем ночью на лесной дороге». Этот здоровяк поднес Яну воды в единственном сосуде каплицы для причастия. Яна это поразило, и он взглянул на монаха с удивлением. Монах взял чашу и так же без единого слова двинулся опять в часовню. Потом вдруг обернулся и сказал:
— Езжайте поосторожнее и зарядите ружье, если оно не заряжено. Там на дороге сейчас опасно. Говорят, из Золана сбежал бандит. Только что тут проехал наряд стражи, и сейчас где-нибудь в поле идет настоящая травля. Этого парня словят, прежде чем он доберется до лесов.
— Я его не боюсь, да и что он мне может сделать, — ответил Ян.
— Оно, конечно, вам бояться нечего, — бросил монах, осматривая вооруженного человека и внутренне удивляясь тому, что этот бандит так смело разъезжает по дороге, ни на кого не боясь нарваться. Ясно, что это не богач, раз едет без охраны, не боясь бандитов. Значит, сам бандит. И он добавил: — Ежели вас когда-нибудь подстрелят, обращайтесь ко мне. Спросите тогда капеллана Антония Силу. Я знаю травы и быстро поставлю вас на ноги.
Ян поблагодарил, не понимая, к чему клонит монах, и поехал дальше.
Дорога была не прямой, чувствовалось приближение лесов, она петляла между волчьих оврагов с отвесными стенами, между лесных островков. Людей здесь попадалось меньше. Ян отдохнул немного под одиноким деревом, перекусил и подкормил Струнку, хотя она и не выглядела усталой.
Солнце клонилось к вечеру. Нужно было поскорее отправляться в путь, чтобы успеть проехать большой лес, черневший на горизонте, и попасть куда-нибудь на ночлег, пока не совсем стемнело.
Отдохнувшая Струнка бодро перебирала ногами, и Ян надеялся на скорый отдых в какой-нибудь корчме. Это было бы очень кстати. От почти бессонной ночи, от волнений нынешнего утра, от долгой и тряской дороги он почувствовал тяжелую, как свинец, усталость. Голова сама клонилась книзу как налитая чем-то тяжелым, слипались веки, и он сам не заметил, как задремал в седле.
Струнка продолжала бежать ровной рысью. Порой Ян приподнимал голову, осматривался из-под тяжелых век и снова ронял ее на грудь. Сквозь сон он слышал какой-то хруст. Его размышления прервал выстрел, и ему в душу сразу пахнуло чем-то холодным и тревожным. Показалось было, что за ним гонятся. В памяти возникло оскаленное лицо Гая Рингенау, и он вздрогнул от того тупого страха, который сковывает сердце во сне. Выстрел повторился.
Ян поднял голову и осмотрелся. Он почти подъехал к лесу, кругом никого не было видно. Ян осмотрелся еще раз. В это время на бугор слева взметнулся человек и опрометью кинулся в прошлогоднюю сухую коноплю. И еще на мгновение поднялась из конопли его голова и сразу нырнула вниз, как будто человека ударили чем-то по голове. Ян погнал лошадь быстрее, стараясь поскорее добраться до леса. Прошла минута, другая. На бугор выскочило с полдесятка всадников, один из них что-то крикнул, и трое всадников из отряда поскакали к лесу, а двое бросились в высокие заросли конопли. Ян осмотрелся: ясно, что человек был отрезан от леса, но куда они его направляют?
Кругом было чистое поле, только в правой стороне дороги виднелся длинный овраг с белым от глины и песка дном и совершенно отвесными стенами. «Ага, ясно, — подумал Ян, — этого несчастного хотят загнать в овраг и там, как в мышеловке, накрыть. Бежать быстро, как всадники, он не сможет, выбраться — тоже. Овраг тянется далеко, и ясно, ему крышка». Ян сам находился в положении преследуемого, хотя за ним и не гнались по пятам, и поэтому знал, как бывает сладко, когда не чувствуешь себя вольно. И именно по этой причине ему следовало сейчас уйти отсюда, найти какое-нибудь укромное местечко и пересидеть погоню, чтобы не попасться самому. «Пакканы» были недалеко, они гнали разгоряченных коней и держали наготове пистолеты. Ох, как их Ян сейчас ненавидел. Жандармы! Сволочи голубые. Недаром их звали «пакканами», что означало «крупная собака».
Но вот там что-то произошло, «пакканы» сбились в кучку — они, очевидно, потеряли след человека. Потом один из них слез с коня и начал что-то делать в конопле. Ян понял, что это такое, только тогда, когда из прошлогодних сухих стеблей повалил дым и взметнулось пламя. Ага, эти сволочи его выкуривают.
Ян находился в сырой безопасной лощинке почти у самого леса, но не мог удержаться, чтобы не выйти из нее, наблюдая за происходящим. «Пакканы» смотрели в коноплю, но не могли видеть того, что видел Ян. А он видел, как с противоположного конца черт знает почему неубранного поля выскочил человек и сполз на четвереньках в лозовые кусты придорожной канавы. Качнулись пару раз верхушки кустов и все стихло. «Упустили, сволочи, — подумал Ян, — ну и дьявол с вами». Его симпатии, как это почти всегда бывает с посторонними наблюдателями, были на стороне преследуемого. «Пакканы» окончательно потеряли след, но приняли, наконец, верное решение: они начали обходить поле, потом двое из тех, что отъехали к лесу, бросились наперерез к опушке, а остальные с шумом пустились полукольцом ко рву.
Ян понял, что ему нельзя больше стоять так открыто, и сел у ног лошади, чутко вслушиваясь в то, что происходит.
Яну Косе не повезло. Как только он выбрался из реки, его почти сразу заметил сторож барской усадьбы, и Коса понял, что ждать ему тут больше нечего: был один путь, правда, очень опасный, но для него единственный.
Коса решил кое-как продраться через помещичий Полянский край и пройти к родным в Жину, где при случае легко можно будет поднять крестьян на новый бунт, а в случае неудачи уйти, отсидеться в дебрях и болотах лесной Боровины. Коса так и сделал, но наверху сидели люди тоже умные, понимающие, куда должен был бежать узник. Не успел Коса дойти до первых лесных островков, как за ним по всем дорогам, ведущим на север, были пущены две сотни «пакканов». Наглеца хотели наказать в пример другим, поймать во что бы то ни стало и казнить такой страшной казнью, чтобы никто больше не захотел пытаться бежать. «Пакканы» настигли его полтора часа назад, он метался, как загнанный в нору зверь, но до сих пор благополучно избегал всех ловушек конных жандармов и неуклонно приближался к лесу, обещавшему ему спасение. Но гонка делала свое. Несмотря на ловкость и силу, он совершенно ослаб. Ему казалось неслыханным то, что он, пытанный и битый, вынес все то, что произошло за последние двадцать часов. Он с трудом ускользнул от облавы, учиненной «пакканами» и шляхтой в двух верстах отсюда.
Он бежит, его ноги изранены: обувь он давно скинул, она мешала быстро бежать, лицо в поту. Только в конопле он смог немного отдышаться и полежать среди желтых стеблей и зеленой молодой поросли. Они проехали один раз в какой-нибудь сажени от него. Остановились и смотрели — не шелохнется ли где-нибудь конопля. Еще хуже была безоружность. Под рукой не было ничего, кроме короткой и легкой дубинки, — что это могло значить перед пистолетами жандармов. Вдруг позади себя Коса услышал легкий треск. Он оглянулся: за ним ползла густая кисея удушливого дыма и уже мелькали вдалеке крохотные язычки огня. Коса понял, что он изжарится живьем, если не выскочит. В эту минуту у него в голове промелькнуло гениальное и простое решение. Он был почти на опушке зарослей. Если удастся проскользнуть в канаву, значит, у него два пути: один — пробраться по канаве к лесу, если же его перережут, то можно пробраться в лощину. Коса видел, как туда скользнул какой-то всадник. «Мещанин чертов, дрожит за свою шкуру. Хочет пересидеть в норе, когда кругом заваривается каша».