Предыстория
Шрифт:
Тут же пришло новое решение: в случае, если отрежут путь, пробраться в лощину, обезвредить этого каплуна, отнять лошадь, проехать лощиной до конца и галопом ускакать в лес, а там пусть его догонят эти чертовы ищейки на своих взмыленных гонкой лошадях. Неприятна, конечно, лишняя кровь, но что же поделаешь. В конце концов, лучше падаль из мещанина, чем из порядочного бандита. Коса задыхался, огонь все ближе подбирался к нему, лизал сухую траву у самых ног. Медлить было нельзя, и Коса кинулся, согнувшись, бежать. Он оглянулся («пакканов» отсюда не было видно) и свалился вниз головой в канаву. Пробежал по направлению к лесу саженей пятьдесят, и тут дружный вопль дал понять, что он обнаружен. В голове пронесся обрывок мысли: «Теперь в лощину. Иначе крышка». Коса, петляя в ложбинах и канавах, начал пробираться к лощине. Наконец-то… кусты.
Он вышел из кустов и остановился, наполовину скрытый в листве. В сырой лощине с густой порослью травы, сырой и ядовито-зеленой, он увидел стоящую смирно вороную лошадку и рядом с нею красивого парня, довольно сильного на вид и хорошо одетого, который сидел на траве и равнодушно кусал травинку. Он заметил кучи камня и хвороста, лежавшего там и сям по ложбинке, густую поросль кустов на склонах, сухое жерло оврага сбоку, куда его хотели загнать. Он пригнулся и начал осторожно подкрадываться к сидящему. Хрустнул под его ногой сучок, он метнулся в сторону, но было поздно — парень заметил его. В ту же минуту Коса выпрямился и метнул свою дубинку в голову парня.
Ян поднял голову, услышав шум, и глаза его встретились с чьими-то дикими глазами на лице, заросшем густой бородой. Ян в тревоге поднялся, глаза бородатого блеснули, в лице появилось какое-то странное выражение и в ту же минуту из кустов фыркнула палка, Ян отскочил, но она больно зацепила его плечо. Он не успел очухаться, как какой-то человек в лохмотьях выскочил из кустов, кинулся ему под ноги и, когда Ян свалился на землю, — поднялся быстрее кошки и навалился на него всей тяжестью тела.
В ту же минуту Ян, движимый инстинктом самосохранения, схватил человека за горло. Тот укусил его за руку, вскрикнул и ударил Яна в лицо.
Ян вывернулся, и оба, грубо ругаясь, покатились по земле, осыпая друг друга ударами. Человек угодил Яну в переносицу, хлынула кровь, потекли из глаз слезы, но он оправился и ударил оборванца в подбородок, тот сразу обмяк и на минуту потерял сознание.
Ян успел подобрать выпавший из-за пояса во время драки пистолет и направил его на лежащего. Тот шевельнулся, застонал и сел. Дрожащим от боли и негодования голосом он крикнул: «Грабитель, разбойничья морда! Нападать на честных людей, скотина. Жандармы проворонили одного честного парня, но ничего — взамен они получат тебя».
Человек сел, рванул на груди остатки рубашки и свистящим шепотом произнес, вскрикнув на середине фразы:
— Ладно. Выдавай мстителя, шкура. Будь на стороне этой тронной сволочи. Да чего от вас, лавочников, и ждать. Скопидомы, кащеи несчастные, в белых перчатках убиваете, вешаете людей. Белоручки проклятые, выродки. — И он заплакал от обиды, глядя в черную дырку пистолета: — Стр-реляй, стерва!
Послышался близкий цокот копыт, а Коса все кричал:
— Стреляй, паскуда, мало я бил вашего брата при жизни, говно вы эдакое!
Толстый начальник «пакканов» Фокс, посланный в погоню самим начальником полиции, первым примчался на крик. За ним в лощину скатились еще двое «пакканов» и двое спешили от леса. Удивительная картина предстала их глазам: около лошади метался высокий парень с окровавленным лицом, потрясая кулаками. Возле него все носило следы ожесточенной борьбы. Он с криком бросился навстречу голубой форме:
— Слава богу, слава богу!
Фокс и остальные «пакканы» осадили возле него коней.
— Кто такой?
— Гартман, путешественник.
— Руки, — гаркнул Фокс, — руки сюда.
Ян понял, чего от него требуют, и протянул вперед руки. Одного взгляда на них было достаточно Фоксу, чтобы увидеть, что этот человек не занимается физическим трудом: пальцы белые и тонкие. Тогда Фокс уже спросил:
— Что тут произошло?
— На меня напали. Вы гнались за человеком, стреляли, и я испугался, решил пересидеть здесь погоню. А он вдруг выскочил из кустов, лошадь хотел забрать у меня. Я отбивался, кричал, а он, услышав, что вы приближаетесь, бросился бежать…
— Куда! Куда! Дурацкая морда…
— Но, но — я дворянин, и это вам может не пройти даром…
— Извините. Куда он побежал? Ради бога, скорее. Это опасный преступник.
— Он? Он побежал кустами и спустился в ров. Теперь он уже скрылся из вида.
Фокс окинул его глазами: обычный бедный дворянчик, разжившийся на каком-нибудь мошенничестве и сейчас «путешествующий», не зная, как это делают порядочные люди. Трусоватый малый. Он не любил белоручек.
Он подождал, пока подоспеют двое оставшихся «пакканов», и тогда, махнув рукою в направлении рва, крикнул:
— За мной! Теперь он от нас не уйдет.
Когда цокот жандармских коней замер в овраге, Ян осмотрелся и позвал тревожно:
— Эй, ты, вылазь!
Зашевелилась куча хвороста невдалеке, и из-под нее выполз задом изодранный и измученный Ян Коса. Он удивленно посмотрел на Яна и свалился без чувств: потрясения этого дня сделали свое дело. Тогда Ян подвел Струнку, поднял его тяжелое, обмякшее тело, подбросил и положил на седло впереди, вскочил сам и, не теряя ни минуты, погнал коня к лесу. Они пронеслись по дороге и исчезли в чаще леса, свернули на тропу, почти незаметную с дороги, и остановились только тогда, когда перешли несколько ручьев и были уверены, что никто их не обнаружит. Чаща была густой, на откосе стояли огромные ели, обросшие мхом, их мертвые нижние ветви в серо-зеленой парше мха торчали в стороны, как огромные сухие руки.
Мох покрывал землю так глубоко, что в нем тонула нога. Вековечная тишина царила в первобытном лесу, и, как бы подчеркивая его, звучал изредка голос какой-то странной птицы: «Кать! Кать!» Ян удовлетворенно осмотрелся, опустил казавшееся безжизненным тело, развьючил Струнку и привязал к дереву у ручья, где можно было найти немного травы. Потом он принес воды и плеснул на лицо Косы. Тот по-прежнему лежал неподвижно. Ян вынул из сумки флягу с вином и, с трудом разжав зубы, влил глоток в рот, с облегчением заметив, что у того вздрогнули ресницы. Ян вспомнил, каким голосом он кричал на него, как хотел выдать, но вдруг изменив решение, прошептал, закидывая хворостом: «Лежи! Говорю — не выдам. Но потом я с тобой рассчитаюсь», — и ему стало стыдно.