Прекрасная славянка
Шрифт:
Улеб посмотрел на дверь, за которой толпился народ, ожидающий приема у князя. Их беседа явно затянулась…
— Перстень Гордеи накладывает обязательства на того, кто его подарил, по отношению к тому, кому он подарен. Это так. Проявим уважение к верованиям твоей матери и не будем подвергать их сомнению. Но после того как ты имел глупость подарить его Елине, он прошел через несколько рук. Поэтому к тебе этот обет уже не имеет отношения!
Вадим так долго, не моргая, смотрел в окно, что заслезились глаза. Он с усилием моргнул несколько раз, превозмогая жжение,
— Да, ты прав, Улеб. Пожалуй, ты прав. Вели звать людей.
С этими словами князь сел на специально отведенное место и больше не отвлекался на беседу с другом.
Все время, пока он выслушивал жалобы людей, образ Любавы не оставлял его. Он пытался вновь вызвать в памяти лицо Елины, и сам недоумевал, зачем он это делает. Видимо, страдания, выношенные годами, давали о себе знать.
Елина послушно возникала в его воспоминаниях — высокая статная дама в роскошных боярских одеждах, — он с восхищением созерцал ее, но образ таял, несмотря на все усилия.
На его месте появлялось искаженное страстью лицо Любавы. Раскрасневшиеся щеки, пылающие полуоткрытые губы, сбившиеся прядки волос — все это разом стирало образ отстраненной красавицы. Вадим почувствовал, как теряет интерес к делам и отвлекается на неуместные мысли. Прием стоило бы закончить.
В это же время Любава хлопотала в новом доме. Хоть ее и расстроило отсутствие князя, но уверенность не покидала молодую княгиню. Каждому его поступку она находила объяснение и была уверена, что ночь сладкой любви не оставила Вадима равнодушным.
Ее дела по дому не были особенно обременительными. Она лишь обошла все по-хозяйски, собрала боярских дочек в княжий терем для занятий ткачеством. Пообщалась с их матушками о порядках, заведенных в городе, о настроениях в народе.
Ей хотелось пригласить Шушунью, но пришлось отказать себе в этом. Княгине не пристало так близко общаться с простыми людьми. Поэтому она ограничилась тем, что передала старой знакомой подарки и заказала множество новых украшений, приличествующих ее новому статусу. Украшения были не для самых важных случаев, но она надеялась постепенно привлечь к Шушунье знатных покупательниц.
За этими приятными мелкими хлопотами прошел весь день, и, подавляя в себе беспокойство, Любава принялась готовиться ко сну.
Весь город стремительно погружался в темноту, а князь все не возвращался. Постепенно Любаве стало казаться вполне объяснимым то, что Вадим решил остаться ночевать в другом городе. «Князя принимают с размахом, а желающих попасть к нему на прием невпроворот, поэтому чему уж удивляться…»
Любава старалась уснуть, подавив в себе легкое разочарование. Ее тело протестующе ныло, и мечты уносили ее туда, где сейчас находился муж. Но усталость и новые впечатления давали о себе знать, и княгиня погрузилась в трепетный, поверхностный и полный изменчивых образов сон.
Проснулась она оттого, что жаркие и бесстыдные сновидения переходили в реальность. Любава почувствовала возбуждение, встрепенулась и в полной темноте почувствовала, что ноги ее разведены в стороны и подняты высоко над головой. Жаркие губы и властный язык скользили по внутренней поверхности обнаженных бедер и разжигали в теле дрожь и столь знакомую истому.
Страсть волнами, почти с болью, захлестнула ее грудь и ударила в голову. На мгновение ей показалось даже, что это не муж, а какой-то необузданный незнакомец ворвался в темную спальню, воспользовавшись отсутствием князя. Предположение было нелепым, но Любава решила подыграть ему. Отталкиваясь от широкой груди руками, она вильнула бедрами в сторону, хоть ей совсем и не хотелось ускользать от столь страстных поцелуев.
Вадим хрипло произнес ее имя, будто пытаясь успокоить ее и ускорить узнавание, но так быстро сдаваться было совсем неинтересно. Кажется, теперь князь полностью забрал инициативу любовных утех в свои руки. Ощущая, как упругая плоть погружается в ее горячее лоно, Любава могла бы сказать, что руки тут и ни при чем.
Получается, что соскучился… Проносились отрывочные мысли в голове княгини. Оставил дружину или всех погнал сюда посреди ночи? Видимо, очень уж сладкой оказалась молодая жена.
Выныривая из крепких объятий мужа под его недовольный стон, Любава зажгла свечу и покрыла поцелуями любимое лицо.
— Солнце мое! Князь мой, муж мой! — повторяла она. — Вернулся, родной! Люблю! Сильно, безумно люблю!
Любава шептала это в ухо засыпающему уставшему князю, который ничегошеньки не ответил ей на это. Хотя сейчас это было и не нужно. Любава была пьяна своей любовью и наполнена этим чувством до краев. Она хотела только одного: никогда с ним не расставаться.
Утро встретило всех ненастьем. Будто бы сама природа замыслила недоброе. Князь, нахмуренный, одевался, Любава стыдливо прятала глаза. В комнату вошел Улеб и, не глядя в ее сторону, отвесил поклон полуодетой княгине.
— Собирайся, князюшко, — сказал он. — Беда пришла.
В это трудно было поверить, но началась война.
Дружинники быстро седлали коней, сбивались в группы. Плакали дети и навязчиво суетились жены. Любава стояла будто бы оглушенная громом. Рабыня наскоро одела ее в роскошное платье, но Любава даже не заметила этого. Она прекрасно представляла, что значит война для дружины и для жителей города. Вся жизнь в селении отца пробежала перед ее глазами, и руки непроизвольно сжались в поисках оружия.
Вадим лишь на минуту подошел к жене и сбивчиво сказал о том, что дружина выдвигается.
— Князь Олег напал на северные владения! Мы выезжаем большими дружинами из Икростеня, с Выпорха и других городов. Наше дело правое, мы победим.
Любава молчала. Как любая княгиня, она должна была быть готова к тому, что ее муж будет пропадать в военных походах. Но это был первый бой с тех пор, как они стали мужем и женой, и ей было страшно. Она почти не слышала, как Вадим перечислял, кто останется в городе, чтобы позаботиться о его обитателях, сколько дружинников остается и на каких постах, где скрытые выходы из города и источники воды на случай осады.