Прекрасный белый снег
Шрифт:
— Марат, ну ты чего? — взгянула на него Светка. Чего, опять? Ты что раскис-то? Обещал ведь...
— Ну привет, во-первых, — остановил её Марат. — Здравствуй, Светик...
— Ну привет, — горестно улыбнулась ему Светка. — Привет, Маратик! — Беда ты моя. Прямо как ребёнок. Неделю без присмотра не оставишь.
— Да ладно, — усмехнулся он, — скажешь тоже! Неделю! Ладно, не гуди. Пойдём на кухню. Показывай, что там у тебя, — он взял у неё пакет, — а, вижу-вижу. Наше любименькое красное. Очень хорошо. Умничка ты моя, Светка. Надо же, как вовремя...
— Подожди, Марат, постой, — ответила она, — потерпи немного. Эк тебе неймётся. Давай-ка, объедки эти, — она поморщилось, вздохнула грустно, — кислятину в ведёрко, посуду в раковину... И открой ты окно хоть ненадолго. Дышать
Она вымела комнату и кухню, перемыла трёхдневную посуду, собрала в два больших пакета мусор и бутылки.
— Ну вот, — осмотрев результат своих трудов уже веселее улыбнулась ему Светка, — теперь можно и присесть. Бокалы доставай.
Они посидели, выпили вина, она сварила куриный суп с лапшой, немного покормила его, как маленького, с ложки, и они выпили ещё по целому бокалу. Он счастливо, как дитя улыбался ей немного пьяно, жаловаться же на жизнь как будто и не собирался.
— Да всё у меня прекрасно, — говорил он Светке. — Честное слово! Лысиной клянусь! Дом, женщина любимая, — немного иронично улыбался он, — суп вон, с лапшой, куриный... Что ещё нужно человеку, чтобы встретить старость? Правда, ведь, душа моя?
В свои проблемы она его тоже посвящать не стала. Такие вещи Светка не рассказывала никому и никогда... Домой она вернулась почти ночью...
На поворот ключа в дверном замке Машка всегда реагировала одинаково: звонким, на всю площадку лаем. Потом она лезла целоваться, тут же, будто собираясь похвастастаться своими женскими достоинствами брякалась на пол и раскидывала лапы, елозила извиваясь на спине, вскакивала, снова лезла целоваться, притворно рыча подкусывала носок ботинка, снова валилась на спину и опять лезла целоваться. Продолжаться это могло почти до бесконечности, и два всего лишь способа прекратить этот ежедневный праздник были известны Светке: дать незамедлительно кусок варёной колбасы, сосиску, может быть печенье, или взяв ошейник, произнести на всю прихожую: "Гулять, Машка! Гулять!" Во втором случае, если происходило это, к примеру поздним вечером, счастливый лай их маленькой собачки будил последовательно всю лестничную клетку, все семь расположенных ниже этажей, и наконец, финальным аккордом, весь их двор-колодец, или как минимум, ближайшую к подъезду половину дома.
Вот и теперь, не успела Светка вставить ключ, как тут же из-за дверей раздался громкий лай Маруси.
— Ну, ну, Маруся, тише, тише, — она тихонько прихватила Машку за нос. — Весь дом так перебудишь. Пошли-ка лучше, прогуляемся, пройдёшься по снежку.
С оглушительным лаем, отпихнув по дороге Светку Маруся выбежала во двор, перемахнула через низенький заборчик, отделяющий клумбу от асфальта, и тут же, с разбега зарылась мордой в снег.
— Ну пойдём, Машуля, пошли, подальше отойдём, — позвала она Машку, — сейчас накувыркашься...
Снег, как и всевозможные купания, плаванья, бряканья в различные лужи, болота и болотца, равно как и "охоту на уток", причём совершенно безразлично где, Маруся любила не меньше печенья с колбасой, благодаря чему и попадала порой во всевозможные конфузы.
Как-то, случай этот как и многие другие запомнился Светке очень ярко, их Машка чуть не утонула, ещё немного и она бы ушла под лёд на Малой Невке. Произошло это уже весной, возможно в самом конце марта, может быть в апреле, на выходной, в субботу или воскресенье. Впервые наверное после долгой питерской зимы выглянуло солнце, тёплое, настоящее и совсем уже весеннее. Снег в парках уже не лежал сплошным белым покрывалом, лёд же на Неве казался ещё довольно прочным. Втроем, как и всегда по выходным они пошли гулять, на целую неделю выгуливать то ли себя, то ли собаку. Как иногда бывало, решили сделать круг, побольше — через набережную, Каменный и Крестовский острова, захватить по дороге Приморский парк и через ЦПКО вернуться к дому.
На Каменном, у небольшого моста в парк, рядом с заброшенным зданием летнего театра было довольно оживлённо. Снег на берегу Невы почти сошёл, и на широких проталинах сидело две или три небольших компании. Какие-то взрослые дяденьки и
За утками их Машка охотилась всегда и повсеместно, где вообще, хоть когда-нибудь они бывали. Утки являлись третьей её слабостью, после любимых хозяев и варёной колбасы. Хотя, сказать по правде, Венька со Светиком подозревали что двигал Машкой не охотничий инстинкт, скорее ей просто хотелось посмотреть на них поближе, возможно даже подружиться: закусывать ими, по крайней мере, она не собиралась точно. Происходило это обычно так: завидев где-нибудь невдалеке своих любимых уток, Машка не раздумывая бросалась в воду, и молотя, как доисторический пароход передними лапами по воде, с дикой скоростью мчалась к вожделенным птицам. Утки же однако, никакого внимания на неё не обращали, и только когда она подплывала совсем близко, тихим клином, неспешно уплывали в сторону. Маруся разворачивалась на ходу и опять гребла за ними. Те снова отплывали чуть подальше, собачка их вновь плыла за ними, и так продолжалась до тех пор, пока бедное животное, потеряв окончательно надежду на знакомство не поворачивало к берегу.
В конце же лета, когда у уток обыкновенно случаются утята, происходило всё гораздо проще и быстрее: стоило Машке подплыть поближе к их маленьким детишкам, как тут же от стаи отделялся селезень, и действие развивалось уже в обратном направлении. Под хохот публики Машка разворачивались на сто восемьдесят и с дикой скоростью молотя лапами по воде улепётывала обратно. А выскочив на берег отряхивалась нервно, громко лаяла на селезня и долго ещё, в беспокойстве бегала кругами у воды. А иногда же, если случалось что утки были слишком далеко, Венька, шутки ради, чтобы позабавить Светку, складывал ладони коробочкой у рта и громко крякал, изображая озабоченного селезня. Как у него это получалось для Светки являлось совершеннейшей загадкой, то ли Венька её был таким талантливым, а может уткам так хотелось какого-нибудь новенького друга, но глупые птицы верили и вскоре, действительно, подплывали к ним поближе.
Вот и тогда, в тот солнечный весенний день, на берегу Невы напротив парка, в большой промоине за кромкой подтаявшего льда на Машкину беду оказалась небольшая стая уток. Ни Светка ни Веник такого даже не предполагали, да им и в голову не приходило, что Машка вот так сумеет отличиться. Однако же, по наблюдениям автора, в жизни частенько именно так и происходит: случается как раз то, чего мы меньше всего и ожидаем.
Завидев уток Машка подняла левое ухо, как заяц в поле привстала слегка на передние лапы, и вопросительного взглянув на Веника со Светкой тут же рванула как оголтелая по льду, плюхнулась с разбега в ледяную воду, и молотя передними лапами, мотая головой и отфыркиваясь на ходу поплыла к своим любимым уткам. Не веря своим глазам они подошли поближе, но страшного ничего не происходило: утки, стоило Машке к ним приблизится тут же отплывали, она следовала за ними, всё было как обычно. Плавать их собачка могла часами, да и сальца в ней имелось вполне достаточно, чтобы не замёрзнуть в холодной мартовской воде.
И только когда Машке охота надоела, и она попыталась выбраться обратно, они осознали весь ужас происходящего. Тонкий, подтаявший у кромки снизу лёд под её лапами крошился, ломался как размокший в чае рафинад, в панике она всё сильнее молотила лапами, медленно но неуклонно течение сносило её к краю полыньи, она уже не лаяла, с каким-то жутким хрипом звала своих родителей на помощь. Родители же, не зная что им делать, метались в панике у берега по льду.
— Венька, милый, что же делать? — чуть ли не прокричала Светка, — она же сейчас утонет, её дотянет до края полыньи и всё, под лёд! Сделай что-нибудь!!!