Прекрасный белый снег
Шрифт:
"Вот дура, — говорила она себе, — сама же во всём и виновата, ну разве нормальный человек выдержит такое?" У неё начались какие-то припадки ужаса и боли, временами она впадала в полное отчаяние, жизнь, казалось ей, закончена и впереди только полный мрак и безысходность. За пару недель, и без того не отличавшаяся полнотой Светка похудела килограмм на пять: есть как нормальный человек она теперь просто не могла: завтракать и даже обедать бросила совсем, по вечерам же с трудом запихивала в себя сырые дешёвые сосиски и недоваренные пельмени. Основой её рациона всё больше становились красное вино и сигареты.
Работу свою она совсем забросила, на время, казалось ей, хотя бы ненадолго, пока всё это хоть как-то не уляжется. "Ну какая мне сейчас работа, — стоя с вином и сигаретой на балконе всё чаще думала она, — какие танцы? И доехать-то туда, сил никаких, не то что кружиться с учениками по паркету..."
В довесок ко всему она перестала спать ночами: у неё началась жуткая бессонница, заснуть раньше трёх у Светки никак не получалось. Поспав же всего часа четыре, в тщетной надежде забыться хотя бы ненадолго, почти до двенадцати ворочалась, шёпотом ругаясь и проклиная всё на свете крутилась с боку на бок, вставала, шла на кухню, с чаем и сигаретой сидела у окна, потом ложилась снова и временами, словно проваливаясь ненадолго в тёмную сырую яму забытья, видела своего нерождённого ребёнка. Она гладила его светлую курчавую головку, целовала пухленькие щёчки, заглядывала в глаза, такие чистые и голубые, и вновь и вновь просила у малыша прощения. "Прости меня, мой милый, — плакала она во сне, — прости ты меня, непутёвую свою мамашу, прости меня, родной..." Малыш улыбался ей в ответ, забавно шевелил губами, но ничего не отвечал. Всё чаще она стала подумывать о самоубийстве... И очень скоро, она осознавала это ясно, у неё началась полноценная уже, жуткая депрессия.
А на исходе второй недели она вдруг ясно поняла: ей просто необходимо выговориться, хоть с кем-то поделиться. Да и скрывать это от Веньки становилось уже просто невозможным: конечно, он всё видел, хотя вопросов никаких не задавал. И как-то вечером, набравшись терпения и смелости она решилась. Она рассказала ему всё, с самого начала, и как стояла у окна, припомнила и Люсю-Любу-Люду, и мерзкую её улыбку, и что произошло потом.
— Понимаешь, я боялась сглазить, — говорила она вытирая слёзы, — хотела чтобы это был сюрприз...
В его глазах она увидела и боль и слёзы, и детскую какую-то растерянность, и страшный немой вопрос: "За что?"
— Ну что ж ты, Светка, — вытирая ладонью мокрые глаза говорил он ей, — ну как же так? Если бы я только знал... Ничего бы этого и не было... Я ведь тоже не железный... Тоже от отчаяния... Я даже и не думал... Ты что, считаешь, я развлекаться туда пошёл?
На некоторое время ей стало легче, она словно осознала неизбежность того что произошло, смирилась, и как ей казалось, окончательно. И тем не менее, она отлично понимала, да и Венька, она видела это ясно, всё понял наконец: пути назад для них больше не существует.
И ей снова стало хуже: к чувству вины перед собой и нерождённым сыном прибавилась ещё одна — перед её Венькой, так и не ставшим по её вине отцом. Как и прежде они почти не разговаривали: хотя он и пытался заглядывать в её глаза, ответить хоть чем-то тёплым Светка просто не могла. Когда же она дошла до полного уже казалось бы отчаяния, до той самой точки за которой пустота, случилось нечто, вернувшее её в этот мир.
Тем утром, Венька давно уже уехал на работу, как всегда внезапно зазвонил вдруг на кухне телефон. "Мама, — в тоске решила Светка. — Опять мучить будет, вопросы свои бесконечные задавать." Она поднялась, накинула халат и босиком прошлёпала на кухню. Нет, это была не мама, звонил Сергей. Он, как обычно, шутил на полном позитиве, спрашивал куда пропала, похотатывал негромко, она отвечала что-то невпопад, и наконец, дойдя до точки расплакалась ему прямо в трубку.
— Светочка, милая моя, что с вами, — охрипшим внезапно голосом спросил её Сергей. — Пожалуйста, не плачьте! Рассказывайте поскорее, что там у вас стряслось?
— Знаете, Сергей, это всё так сложно..., — вслипнув ответила она. — Мне очень тяжело, поверьте... Даже и не знаю, что сказать... Может, как-нибудь потом? Боюсь, сейчас я не в состоянии. Да и по телефону... Нет, давайте лучше отложим...
— Так, — ответил он. — Понял. Я сейчас приеду. Адрес говорите...
Она продиктовала адрес, улицу и номер дома, сказала что выйдет ненадолго, и они смогут посидеть где-нибудь в кафе.
— Ну что же вы, Светочка, — сидя за столиком, напротив, в маленькой кафешке прямо в их с Венькой доме говорил он ей. — Так же нельзя. Вы посмотрите, на кого похожи! Вы, Светочка, сами себя убиваете постепенно. Что вы, милая! Ну как же так! Давно бы позвонили! Я все же, психиатр, как-никак! Специалист, можно сказать, по душам человеческим. Это же, прямая моя обязанность — помогать таким как вы!
Он говорил и говорил, предлагал помощь, совершенно бескорыстно, клялся что не имеет в её отношении никаких намерений, что это его долг в конце концов — помогать заблудшим душам, взял её за руку и держал долго, и Светка наконец сдалась. "Да будь что будет, — с тоскливой радостью внезапно подумала она. — Хуже уже, кажется, просто невозможно. Не помирать же мне теперь, в этом страшном месте..."
Пока он звонил куда-то, договаривался о госпитализации, она поднялась наверх, собрала какие-то необходимые ей вещи: нижнее бельё, тренировочный костюм, зубную щётку, пасту, полотенце, в поисках страхового полиса перерыла всё в шкафу, в карман положила паспорт и немного денег, написала короткую записку: "Меня не жди, я в санатории. Позвоню." Подумала немного и добавила: "Думаю, нам нужен перерыв. Не обижайся. Так будет лучше всем."
Выпила напоследок пополам с водой большую кружку красного, задумалась на секунду, из ящика достала ещё один пакет, положила в сумку. Теперь она была готова. В полнейшей тишине посидела ещё немного за кухонным столом, снова вошла в комнату, окинула их с Венькой жизнь прощальным взглядом, обняла перепуганную Машку, в белые щёки расцеловала Люську и вышла наконец за дверь...
В огромном санатории, в пригороде Петербурга, на платном отделении для пациентов с признаками душевного расстройства Светка провела чуть больше месяца. Первое время она принимала какие-то таблетки, пачками, горячие ванны с запахом лаванды и ещё каких-то трав, часами лежала в маленьком бассейне-джакузи, через день ей делали массаж, и она спала, спала, спала...
Потом начались водные процедедуры поживее, днём она плавала в тёплом, небольшом бассейне, занималась лечебной физкультурой и принимала душ Шарко. Чуть не каждый вечер, почти как на работу к ней приезжал Сергей, они подолгу говорили о её проблемах, он всё расспрашивал её как она, как себя чувствует, заглядывал в глаза, рассказывал какие-то новости из городской жизни и медицинские смешные анекдоты. Время от времени она звонила Веньке, коротко: докладывала о самочувствии, спрашивала как там её зверинец, потом звонила маме, говорила что-то о чудесном отдыхе в загородном санатории, к ней просила не приезжать и без причин не волноваться. И как-то постепенно, день за днём, боль её растворялась, уходила дальше, дальше, и наконец, в один прекрасный день Светка поняла: она выздоровела окончательно.
Наутро она позвонила Веньке, сказала что перебирается на время к маме, попросила собрать кое-что из её вещей и не терзать своим присутствием и лишними вопросами. Маме же поставила условие: вопросов никаких не задавать, придёт время, расскажет всё сама. А ещё через пару дней Сергей отвёз её домой, днём, на пять минут, и уже с вещами — на Горьковскую, к маме. Забрать своих подруг, Марусю с Люськой, Светка так и не решилась. У мамы она прожила совсем недолго...
Глава последняя