Прекрасный белый снег
Шрифт:
Соседи из квартиры слева, пожилая пара, на звонок отозвались очень быстро, как будто ждали у дверей.
— Здравствуйте, Светочка, — как-то растерянно немного улыбнулась ей бывшая соседка, Антонина Николаевна, — это мы ваш телефон товарищам вот, — она указала на милиционеров, — подсказали. Вы же не станете обижаться, Светочка?
— Нет, что вы, Антонина Николаевна, — также растерянно улыбнулась Светка ей в ответ. — Всё правильно. Правильно, что подсказали...
— Ну что, — товарищи, приступим, — обратился к присутствующим лейтенант. — Итак, внимание: в присутствии понятых вскрываем квартиру номер, —
Дрожащими, непослушными руками она вытащила ключ из сумки, вставила в замок, два раза провернула, потянула ручку. Из-за приоткрытой двери ударил тяжёлый сладковатый запах, ей сразу стало плохо, и чья-то рука отодвинула её тут же в сторону:
— Простите, гражданка, вам туда пока не надо.
Она тихонько охнула, подкосившиеся внезапно ноги стали вдруг тяжёлыми и ватными, Светка сделала шаг назад от двери и посмотрела на соседку:
— Что же это, Антонина Николаевна? Что могло случиться?
Та приобняла её за плечи, прижала к себе немного:
— Пойдём-ка, Светочка, посидишь пока у нас, — негромко прошептала она Светке. — Пошли, милая, а то я вижу, ты белая совсем. Того глядишь, прямо здесь и свалишься.
На кухне она накапала ей валидола в маленькую рюмку, разбавила компотом:
— На-ка, выпей. А я пока чайку поставлю.
Светка вздохнула, выпила, взгянула на соседку:
— Знаете, пойду я лучше, покурю... На лестнице, — тихо добавила она.
Минут десять она курила у раскрытого окна, ей стало немного легче, сказался валидол: руки, по крайней мере, не дрожали, исчезла дрожь в коленках, лиловые круги перед глазами больше не кружились. "Ну вот, — внезапно подумала она, — теперь Марат. И зачем я тогда его оставила...?" Ответа на свой вопрос она не находила, да и не искала в самом деле, ей просто было горестно и стыдно: стоять теперь перед этими дверьми, глядеть в лицо соседям и даже просто думать о случившемся было мучительно и больно.
Из небытия её вывел голос лейтенанта:
— Ну что, гражданочка, пришли в себя немного? Или может, скорую вам вызвать? — он посмотрел на неё с тревогой, — что-то вы бледная совсем. Вам плохо?
— Да нет, спасибо, — она тихонько всхлипнула, достала платочек из кармана, — не надо скорую. Я уже в порядке, — и промокнула внезапно намокшие вновь глаза. — Что там, скажите... Это правда?
— Правда, Светлана, правда, к сожалению. — Он вынул из пачки сигарету, закурил. — Мы уже вызвали спецмашину. Я знаете, о чём бы вас хотел спросить? Если вы, конечно, в состоянии. Чтобы мать не беспокоить... У него ведь мать жива ещё? –взглянул он на неё.
— Жива, — тихо сказала Светка. — Живёт, правда, далеко.
— Что, нездешняя? — удивился лейтенант.
— Да нет, коренная Ленинградка, — ответила она. — Блокадница. На Васильевском живёт...
— Ну вот, видите, — посмотрел он ей в глаза. — Блокадница. Старый, наверное, человек. Нам бы, — вздохнул он, — опознание сразу провести. — Чтобы мать потом не мучить. Вы как на это смотрите? Согласны...?
— Ну что ж, — сказала Светка. — Согласна. Давайте проведём.
Они поднялись наверх на пол-пролёта, вошли в квартиру и он, придерживая слегка под локоть, провёл её на кухню.
На стуле перед ней сидел какой-то негр, со вспухшими щеками и надбровьями, весь седой коротким ёжиком, руки на столе. Она увидела початую бутылку водки, стакан, и пепельницу полную окурков. "Да нет, не он это, — пронзила её радостная мысль. — Он и водку-то сто лет уже не пил. Из крепких разве что виски, ну коньяк по праздникам. Портвейн всё больше... Какая водка? И при чём тут негр? Да нет, не он это, точно! Ошибка какая-то...", — мелькнуло в голове у Светки.
— Вы не глядите, что он чёрный, судя по запаху, — лейтенант слегка повёл ноздрями, — неделя уже прошла, не меньше. Внимательно смотрите. Это он?
Она подошла поближе, наклонилась немного к его лицу. Глаза были закрыты, лицо спокойное, даже умиротворённое как-будто, он словно присел ненадолго отдохнуть и сразу же уснул. Ни тени боли и печали не увидела она в его лице, только глаза и щёки странно как-то вспухли, словно он много плакал перед смертью. Да, это был её Марат...
Тяжёлая слеза скатилась по её щеке, она повернулась к лейтенанту, выдохнула, и громко, на всю кухню всхлипнула:
— Да, это он.
— Хорошо, — ответил тот. — Пройдитесь по квартире, посмотрите, всё ли там в порядке. Хотя, — вздохнул он в который раз, — мы тут, все уже осмотрели. Никаких следов насилия. Вероятнее всего — сердечный приступ. Ну и водку, конечно, возьмём на экспертизу. Знаете, всякое бывает. Но вы всё-таки пройдитесь. Мало ли чего... А после мы с вами ненадолго проедем в отделение, заполним протоколы вскрытия квартиры и опознания умершего. Вы ведь не возражаете?
Она не возражала...
— Да, и ещё, — добавил он, сделал паузу, будто вспоминая что-то, — там кошка. Вы уж, пожалуйста, с животным разберитесь.
"Господи, а что же я о Люське не подумала", — испугалась Светка. В комнате, на мокром, пропахшем мочой диване, глядя на неё серыми потухшими глазами сидела Люся, её подарок. Когда-то, пару лет назад, в ответ на Машку она подарила Марату белого котёнка, совсем ещё малышку — девочку-ангорку с белоснежной мягкой шёрсткой, голубенькими глазками и маленькой чёрной кляксой посередине лба. Марату, казалось ей, с этой, чем-то напоминающей её саму чудесной белой кошкой будет немного легче, она хоть как-то сможет скрасить одиночество близкого ей когда-то человека.
— Люсинда, милая, ну как же ты, — прошептала она Люське. — Иди сюда, родная.
Люська приподнялась немного на передних лапах, жалобно мяукнула в ответ, и волоча как-то странно задние, цепляясь когтями поползла к ней на брюхе по дивану.
— Господи, Люська, да что с тобой, — в ужасе прошептала Светка. — Что с тобой, душа моя?
Кошка опять мяукнула ей жалобно, брюшком опустилась на диван. Встать на все четыре лапы она, судя по всему, просто не могла. Светка опять прошла на кухню, в давно пустые кошачьи миски налилала воды, насыпала сухого корма, вернулась в комнату, поставила перед несчастным зверем:
— Попей, родная. Поешь немного.
Люська выхлебала почти всю воду, подумала чуть-чуть и захрустела кормом. Съела она, однако, совсем немного, отвыкший за неделю от еды желудок больше принять, видимо, не мог.
В шкафу она нашла большую сумку, застелила дно маленьким тёплым покрывалом, собрала дорогие ей чем-то, теперь уже ненужные хозяину вещицы, сняла свою любимую, неизвестного художника картину и вышла к лейтенанту в коридор:
— Осмотрела, вроде всё в порядке. Если это всё, готова ехать.