Прелести
Шрифт:
Позднее пришло понимание того, что любое общение с нормальными влияет, так или иначе, на их жизнь в первом, обычном измерении. Сделан был вывод после того, как я вытащил к себе некоторых своих сокамерников.
Вытянуть Сашу Елагина не удавалось долго…
Получилось скорее случайно, чем специально. Я «гулял» по парку неизвестно какого города и буквально наткнулся на своего друга, не видел которого больше года. Саня, немного задуренный и вечно «себе на уме», возник передо мной, как возникают во сне всевозможные неожиданные персонажи.
—
Я долго соображал, что ответить и как отреагировать. Наконец, испугавшись проснуться и не выполнить задуманного, уставился на него и затараторил скороговоркой:
— Саня, Саня, слушай внимательно. Ты сейчас спишь, и я тоже сплю. Понимаешь меня?
— Да, да, — продолжал улыбаться Елагин.
— Я в данный момент сижу в тюрьме в Воронеже. Запомнил, нет? В тюрьме, в Воронеже. Понял?
— Да, да… — а взгляд такой, будто ему всё до лампочки.
— Чёрт… Уже зомби. А ведь только что был нормальным…
— Саня!!! — я схватил его и принялся трясти. Неожиданно глаза ожили.
— Да?
— Сашка, мне нужна твоя помощь. Никто кроме тебя не знает, что я здесь.
— Да, да…
— Запомни цифру… — вдруг почувствовал, что просыпаюсь. Взлетать не рискнул, мог потерять из виду друга. — Запомни цифру: ДЕВЯНОСТО СЕМЬ. Ты должен будешь потом её вспомнить, а по ней вспомнить весь разговор. ДЕВЯНОСТО СЕМЬ! ДЕВЯНОСТО СЕМЬ!
— Да, да… — Саша улыбался, как младенец.
— Чучело ты. Ни хрена ведь не запомнил, — поглядел на бесшумно падающие хлопья белого снега. — Какую цифру я назвал?
— ДЕВЯНОСТО СЕМЬ.
— Пра… Правильно, Саня, — я опешил от неожиданности, а затем радостно хлопнул друга по плечу. — Вот молодец! Ну, теперь можно просыпаться, — и заметив, что глаза Елагина вновь стали бесчувственными (странно, урывками он спал, что ли?), подпрыгнул на месте и заорал. — Уру-ру!
— Что делать? — не понял Саня.
— Про-сы-пать-ся…
Р. S.
И я вошёл…
Вокруг знакомого стола собрался целый учёный совет. Возглавлял совет седой врач в очках и с добродушной улыбкой. Яна Александровна сидела сбоку.
— Присаживайтесь, Андрей Григорьевич, — «грамотно» предложил старший. — Как ваше самочувствие?
— Благодарю, хуже, — так же грамотно, в соответствии с тюремными понятиями, ответил я.
— Что так? — с сочувствием спросил он. — Я слышал, вы неплохо проявили себя во время тестирования. Или меня неправильно информировали?
— Правильно, — я посмотрел на женщину. — Яна Александровна квалифицированный врач.
— Вот и хорошо, вот и хорошо, — дважды повторил главный и потёр руки. — У меня возник вопрос. Вот здесь, в документах, вы утверждаете, что являетесь поэтом-песенником. Что-то, простите, я раньше вашей фамилии не слышал.
— Это мой больной вопрос. Меня почему-то вообще мало кто слушает. А так хочется…
— А не могли бы вы познакомить комиссию, так сказать, с фрагментами своего творчества?
— То есть спеть что-нибудь?
— Ну, или хотя бы прочесть вслух стихотворение. Собственного, гхм…, сочинения.
— Нет, ну зачем же стихотворение, я спою, — окинул взглядом всех присутствующих. — Только, если можно, я на стул встану, чтобы повыше…
Старший, растерянно, также оглядел всех врачей:
— Если вам так удобнее…
— Спасибо, — я забрался на стул и начал. — Произведение, написанное в камере сто двадцать семь, исправительного заведения тридцать один, дробь один, города Воронежа, по мотивам обвинительного заключения осужденного камеры сто сорок восемь Алексея Юрьевича Тарабаева, получившего девять лет лишения свободы с конфискацией имущества, по статье девяносто три «прим.», с отбытием дальнейшего наказания в колонии усиленного режима. Краткое предисловие:
Алексей Тарабаев, тридцати шести лет от роду, проживал в сельской местности и работал в совхозе механизатором, то есть трактористом на тракторе, названия не помню. Находясь в нетрезвом состоянии, вышел из дому и сел в трактор, который по примеру жителей всех без исключения деревень России и ближнего зарубежья оставлял на ночь возле собственного дома. На этом тракторе он поехал в другой конец деревни к злостной самогонщице Верке за бутылкой, но по дороге не справился с управлением и врезался в телеграфный столб, в результате чего трактор и столб разбил, а себе набил на лбу шишку. По слабости здоровья Алексей Тарабаев уснул тут же на месте аварии, прямо в кабине трактора, где и был найден наутро местным участковым. Налицо факт хищения государственного имущества в особо крупных размерах, то есть, опять же, трактора. Хотя преступник и заявлял неоднократно, что трактор с мех-двора не крал, и что в деревне никто трактора на мех-двор не ставит, а наоборот привязывают, точно лошадей, возле собственных домов, доблестный и справедливый суд ему не поверил и назначил скромную меру наказания, в виде девяти лет лишения свободы.
Текст читается в двух лицах. Первое лицо — Роза Тарабаева, в девичестве Шрёдер, жена преступника. Второе лицо — сам преступник. Действие происходит возле суровых тюремных застенков города Воронежа. Жена выкрикивает пожелания мужу. Муж, нарушая режим содержания, отвечает благоверной супруге. Итак, начинаем…
Я перешёл на тонкий женский голос и, подражая Розе Тарабаевой, пропищал:
— Четыре-восемь, позовите Лёху! Он там четыре месяца сидит… Мне, Лёха, без тебя, в натуре, плохо. Кум Васька, если хочешь, подтвердит. Мне, Лёха, не видать тебя нискольки… Прочла письмо, что ты передавал. Привет тебе, родной, от кума Кольки, Он за тебя сегодня выпивал.