Преследование праведного грешника
Шрифт:
— Я позвоню вам, — прервал Сент-Джеймс ее монолог. — Но возможно, здесь не найдется ничего интересного. Я знаю Сью Майлз. Она, безусловно, отличный специалист. Откровенно говоря, я вообще не понимаю, почему Томми захотел, чтобы я проверил ее заключения.
«Как и я», — хотелось сказать Барбаре. И тем не менее, получив от Саймона обещание держать ее в курсе дела, она приободрилась и потому закончила день в гораздо более радужном настроении, чем начала его.
Однако записка Хадии опять пробила брешь в ее благодушном настрое. У девочки нет матери, с которой она могла бы поговорить, — по крайней мере, пока нет и в скором времени не предвидится, — и, хотя Барбара не собиралась исполнять роль ее матери, она поддерживала с Хадией дружбу, доставляющую им обеим много радости. Хадия надеялась, что Барбара придет к ней на сегодняшнее занятие швейного кружка. А Барбара не оправдала ее надежд. Очень обидно.
Поэтому, бросив сумку на стол в столовой и прослушав новости с автоответчика: сообщения миссис Фло и ее матери о чудесном путешествии на Ямайку и напоминание Хадии об оставленном на двери приглашении, — Барбара добрела до большого эдвардианского дома и остановилась возле распахнутых французских окон в гостиной комнате на цокольном этаже, откуда доносился умоляющий детский голос:
— Но, папа, они мне ужасно малы. Честное слово.
Хадия и ее отец как раз обсуждали что-то в гостиной. Хадия сидела на кремовом покрывале дивана, а Таймулла Ажар стоял перед ней на коленях, как томящийся от любви Орсино. [69] Объектом их обсуждения оказалась обувь Хадии. На ее ножках чернели традиционные школьные ботинки на шнуровке, и Хадия корчилась в них так, словно они были новым пыточным изобретением для вытягивания сведений у излишне предприимчивых шпионов.
69
Герой комедии Шекспира «Двенадцатая ночь, или Как вам это понравится».
— У меня стиснуты все пальцы. Эти туфли натирают мне ноги.
— А ты уверена, хуши, что твои мучения не связаны с желанием следовать новым веяниям моды?
— Послушай, папа, — страдальчески произнесла Хадия, — это всего лишь школьная обувь.
— И как мы оба помним, Ажар, — вставила Барбара с порога, — школьная обувь никогда не бывает стильной. Она по определению игнорирует модные тенденции. Потому-то ее и называют школьной обувью.
Отец и дочь повернулись к французским окнам, и Хадия воскликнула:
— Барбара! Я оставила тебе приглашение на двери. Ты получила его? Я приклеила его скотчем.
Ажар слегка отстранился, чтобы дать более объективную оценку ботинкам дочери.
— Она уверяет, что они ей жмут, — сообщил он Барбаре. — Но я сомневаюсь.
— Нужно обратиться в третейский суд, — предложила Барбара. — Если хотите, я могу…
— Заходите. Да. Конечно.
Ажар выпрямился во весь рост и сделал приглашающий жест.
В квартире витал аромат острых специй. Барбара заметила, что стол аккуратно накрыт для ужина, и быстро сказала:
— Ой, извините. Я не подумала о времени, Ажар. Вы еще не поели, и… Может быть, я зайду попозже? Я просто увидела записку Хадии и решила заглянуть на минутку. В общем, вы понимаете. Хотела извиниться, что не успела сегодня заскочить на занятие швейного кружка. Я обещала…
Она резко оборвала фразу, подумав: «Хватит уже!» Ажар улыбнулся.
— Не хотите присоединиться к нам за ужином?
— О боже, нет. То есть я пока тоже не ужинала, но мне не хотелось бы…
— Не отказывайся! — радостно воскликнула Хадия. — Папа, скажи, чтобы она не отказывалась. У нас сегодня цыпленок по-индийски. С чечевицей. А главное, с папиным особым овощным соусом, от которого мама всегда плачет. Она говорит: «Хари, для меня это чересчур остро», и из глаз у нее льются слезы вместе с тушью для ресниц. Правда, пап?
«Хари», — подумала Барбара.
— Все верно, хуши, — подтвердил Ажар и добавил: — Барбара, вы бы очень порадовали нас, если бы согласились составить нам компанию.
Она раздумывала, не лучше ли сбежать и спрятаться. Но тем не менее сказала:
— Спасибо, с удовольствием.
Хадия ликующе запрыгала. Она закружилась по комнате в своих якобы слишком тесных ботинках. Ее отец серьезно посмотрел на нее и сказал со значением:
— Ах, какие пируэты. Не болят ли у тебя ножки, Хадия?
— Дайте-ка я взгляну на них поближе, — быстро вмешалась Барбара.
Хадия подлетела к дивану и плюхнулась на него.
— Они жмут мне, папа, ужасно жмут. Честно-пречестно.
Ажар хмыкнул и удалился в кухню.
— Пусть Барбара решит, — на ходу бросил он дочке.
— Они по правде очень тесные, — продолжила Хадия. — Потрогай, как у меня все пальцы сдавлены впереди.
— Даже не знаю, Хадия, — сказала Барбара, проверяя мысок обуви. — А чем ты хочешь заменить их? Такими же, только большего размера?
Девочка хранила молчание. Барбара подняла на нее глаза. Хадия умильно вытянула губы.
— Так как же? — спросила Барбара. — Разве вам разрешают носить со школьной формой другой вид обуви?
— Они такие уродливые, — прошептала она. — Точно калоши. А новые туфли без шнурков, Барбара. И поверху у них такая красивая кожаная полоска, а впереди болтаются чудные маленькие кисточки. Они немного дороговаты, и поэтому не все пока в них ходят, но я знаю, что если мне их купят, то я буду носить их целую вечность. Честное слово.
Ее огромные, размером со старый двухпенсовик, карие глаза взирали на Барбару с неотразимой надеждой.
Барбара удивилась про себя, как удается отцу этой малышки хоть в чем-то ей отказывать. Но, памятуя о своей роли арбитра, она сказала:
— А не согласишься ли ты на компромисс?
Брови Хадии изогнулись так же выразительно, как носки свободных ей ботинок.
— Что такое «компромисс»?
— Соглашение, по которому двое спорщиков получают желаемое, но на определенных условиях, отличающихся от первоначальных планов каждого.
Хадия задумалась, постукивая по дивану зашнурованными ботиночками. Наконец она сказала:
— Ладно. Я согласна. Но те туфельки очень красивые, Барбара. Если бы ты их увидела, то поняла бы меня.
— Безусловно, — сказала Барбара. — Ты, вероятно, заметила, как я слежу за модой. — Поднявшись на ноги, она подмигнула девочке и крикнула в сторону кухни: — Ажар, я бы сказала, что в этих туфлях она сможет проходить еще пару месяцев!
Хадия огорченно посмотрела на нее и простонала: