Превращенная в мужчину
Шрифт:
— У меня есть четверть гульдена, — отвечает она.
— И 30 грошей в долгу, — поет Пиф-Паф-Польтри.
Но она бьет его своими козырями:
«Наперсток, полный вина, Старый булыжник, Восьмушка сухих груш, Престарелая кошка, Мертвый воробей, Корзинка из рогожи, До верху наполненная чечевицей.»
Тогда он решает, что они прекрасно подходят друг к другу и что чечевица очень кстати для свадебного пира. Они поют вместе, а он барабанит:
«Чечевица — вот она здесь! Она прыгает в горшке, Варится семь недель И остается твердой, как кость!»
Это значит, что через
Солнце заходит над замком Войланд. Смеясь, они бегом возвращаются с полей, Ян и маленькая Эндри. Они идут рука об руку. Его руку она берет охотно — это не то, что красные лапы Катюши. Мальчик зажимает ей рот:
— Нет! Нет! Молчи, Приблудная Птичка!
Он тянет ее под окно бабушки. Оттуда раздается музыка.
Они тихо стоят и прислушиваются, не шевелясь.
— Она играет Баха, — говорит кузен.
Маленькая девочка одобрительно кивает головой.
Она ничего не понимает и думает, что бабушка изображает ручей, в котором плавали ее гуси. Он шумел и рокотал, и бабушка, — думала она, — играет это на фисгармонии.
Но мальчик ее учит:
— Это «Партита», то есть прощание при отъезде. Партите — это по-латыни значит уезжать. Запомни это, Приблудная Птичка. И бабушка играет это потому, что подходит мое время и скоро я должен буду уехать из Войланда.
Девочка снова соглашается.
— Да, она потому и играет, — и она крепко сжимает его руку.
Во время следующих каникул Ян преподал ей первый урок плавания. У него были синие купальные штанишки. Он приказал Катюше сделать такие же для Эндри. Катюша сшила ей штанишки из красной блузки на желтой подкладке, но они были так велики, что туда можно было засунуть двух маленьких Эндри, по одной в каждую штанину. «Это не беда, — думала Катюша, — она ведь вырастет».
Однако надо было попробовать и без штанишек.
Эндри испытывала страх и не шла в воду глубже, чем до лодыжек. Мальчик толкал и тянул ее, но дальше, чем до колен, затащить не мог, так как она вырывалась и с плачем убегала из воды. Он брызгал на нее, бранил, говорил, что она глупа, как картофель, или даже, как огурец, — она могла сама выбрать. Ей должно быть стыдно перед самым маленьким утенком. Этот умеет плавать, как только вылупится из яйца. Она и стыдилась, но это не помогало. Прошла неделя, пока она решилась зайти в воду по живот. Дальше этого не пошло. Все его старания научить ее плавательным движениям были, казалось, бесполезными.
Тогда он заявил ей, что будет с ее помощью ловить пиявок, так как ни к чему другому она не годна. Он знал гнилое рыжее болото, полное пиявок. Повел ее туда и велел ей войти в болото. Еще немного, дальше и еще немного. Так как он спокойно стоял на берегу и смотрел, а ей не было больно и грязная густая вода, нагретая солнцем за целый день, была очень
Наконец он сказал, что уже достаточно и она может выйти. Она вышла, но в каком виде! Желтый и коричневый соус стекал с ее тела, и повсюду на коже висели пиявки. В ужасе она широка раскрыла глаза.
Она была так ошеломлена, что сначала не могла даже кричать. Двоюродный братец захлопал в ладоши от удовольствия, смеялся, очень ее хвалил и сказал, что на всем свете нет лучшего ловца пиявок, чем Приблудная Птичка! Это успокоило ее. Он сказал ей, что грязь — не беда, она должна только перебежать через луг вниз к ручью, где лежит ее платье, и вымыться дочиста. Но прежде всего надо припрятать богатую добычу. Если бы только у него была кружка или, по крайней мере, бумажная коробка для пиявок. Но у него ничего не было, кроме купальных штанишек на теле. Он снял их, завязал шнурками отверстия — получился мешок, в который можно было собрать добычу! Затем он захотел оторвать аппетитные кисточки, висевшие на ней, и прежде всего большую, толстую, набухшую, посередине живота. Он взял ивовую ветку и поднял ею пиявку снизу вверх — ему не хотелось брать противное животное пальцами.
Но пиявка и не думала отставать. Она сосала и сосала… Эндри смотрела. Лицо ее постепенно вытягивалось. Тихие слезы появились на серых глазах и побежали вниз по щекам.
Ян бросил ветку. Он испугался. Он схватил пиявку тремя пальцами и рванул, но она не отваливалась. Это причинило боль, и Эндри закричала.
— Обожди, — крикнул он, — я уж ее оторву.
Он схватил пиявку крепко и рванул вниз. Тотчас же полилась кровь. Он совсем перепугался. Судорожное напряжение ребенка тоже разрядилось. Эндри дико завыла, заплакала, закричала.
— Только тише, Приблудная Птичка, — уговаривал ее мальчик.
Но при этом он чувствовал себя не очень хорошо. В отчаянии он оторвал вторую пиявку с ее левой ноги — полилась светлая струя крови, смешавшись с коричневым и желтым болотным соусом.
«Она выглядит, как индианка, — подумал мальчик, — как индианка у столба пыток».
А она ревела!
Тогда прибежал Филипп, а за ним все гусиное стадо. О, Филипп хорошо знал, как она кричит, когда налицо опасность. Девочка смотрела на него, как на архангела-спасителя.
— Филипп, — стонала она, — Филипп!
Гусак подбежал к ней близко, зашипел на мальчика — не он ли враг? Затем надулся, распустил крылья, изогнул шею, присмотрелся и зафыркал. Пиявка! Нет, есть из-за чего усомниться в разуме людей. Из-за этого она кричит и ревет? С этим он справится скоро.
Его клюв вытянулся вперед, как молния, затем назад, снова вперед. Он схватил сразу двух пиявок и проглотил.
Но удары клювом, даже со столь добрым намерением, не очень приятны для голой пятилетней девочки. Она визжала, бегала по лугам, а Филипп за нею, и за ним — весь его гусиный народ.