Превращенная в мужчину
Шрифт:
Думая об этом, Гвинни задрожала.
«А глаза у нее серые, большие и серые, блестящие. Так глубоки эти глаза, что смотришь, смотришь и никогда не видишь в них дна. Лицо чрезвычайно гармоничное. Губки — пухлые».
Гвинни закрыла глаза, теперь она видела еще яснее все подробности — щеки и уши, брови и ресницы. «И лоб, и подбородок — все так прекрасно, так красиво, — думала она. — Тот, кто ее создал, был великим художником. А в целом — гордая гармония, ни единого диссонанса. Стройная шея, как благороден подъем к затылку! Что за плечи, что за руки, грудь!..»
Молодой человек наконец наелся. Осталось немного на блюде. Он повернулся и быстро сказал:
— Я говорил сегодня с твоим отцом. Очень серьезно, о тебе и обо мне — о нас обоих.
Она не отвечала.
— Ты разве не слышишь, Гвендолин? — крикнул он. — Положи наконец эту глупую карточку.
«А что за походка, — думала Гвинни, — и фигура!»
— Она такого же роста, как и ты, Тэкс, — прошептала она.
— По мне, она может быть и двумя головами выше! — крикнул он, — Не слы…
Она посмотрела на него:
— Я слышала, — простонала она. — Ты говорил с папой. О тебе и обо мне, очень серьезно!
— Да, совершенно откровенно, глядя прямо в глаза, как мужчина с мужчиной.
— Так, — протянула она, — как мужчина с мужчиной? Это, должно быть, очень скучно. Дай, пожалуйста, зеркальце, Тэкс.
— Гвендолин, — пытался он снова, — я хотел бы тебя просить…
Но она оборвала его.
— Дай зеркало, Тэкс, слышишь?
Он подал ей ручное зеркало. Она снова накрасила себе щеки.
— Скажи, Тэкс, только совершенно искренно, находишь ли ты меня очень красивой? Есть недостатки?
Он повернулся на кровати кругом и нетерпеливо щелкнул языком:
— Тса… Конечно, ты очень красива! — А недостатки? — настаивала она. — Я хочу знать, какие ты находишь во мне недостатки. Никаких? Что надо бы исправить?
— Кое-что, — воскликнул он храбро. — Конечно, я бы всюду кое-что подправил. Ты слишком тонка, Гвендолин. На шее выступают кости. Твои руки — ручки. Ты должна больше есть. От льда ни один человек не поправился, точно так же, как и от сосания пальца. А затем, твоя грудь и спина…
— Чего ты только не скажешь, — смеялась она. — Так ты и там уже смотрел?
— Конечно, — подтвердил он. — При плавании. Тебе бы, в самом деле, следовало бы немного пополнеть, Гвендолин.
— Быть может, ты и прав, — согласилась она. — Сколько, думаешь ты, я должна прибавить?
Он думал, колебался.
— В фунтах я не могу точно сказать. Но грудь, знаешь, вероятно, красива, если заполняет всю ладонь. Не твою, а мою, может быть, даже немного больше. А сзади, ну… вот так…
Он описал в воздухе обеими руками дугу.
Они не шутили, а совершенно обстоятельно обсуждали все эти вопросы.
— Возможно, что ты прав, — заключила она. — Я думаю, Эндри, конечно, значительно полнее.
Она отложила зеркало и снова взяла фотографию.
— Вот видишь, — торжествующе сказал он, — бери с нее пример. — Он продолжал. — Итак, я говорил с твоим отцом, глядя ему прямо в глаза. Он совершенно согласен, ему это подходит: и чем скорее, тем лучше…
Она не отводила глаз от карточки.
— Что ему подходит? — спросила она безучастно.
— Свадьба! — крикнул он. — Мы согласились предоставить решение тебе. Решай, пожалуйста, Гвендолин, лучше всего — сейчас же. Для меня это очень важно, а для твоего отца — еще более. Ты доставишь ему этим огромную радость. Он так буквально и сказал. Сделай ему удовольствие — он этого действительно заслуживает. В конце концов, твоя мать умерла, и он — единственный родитель, который у тебя имеется.
— Ах, — вздохнула она, — об этом я еще и не подумала. Я всегда верила, что у меня их дюжина.
Тэкс наморщил лоб.
— Ты всегда смеешься надо мной! — воскликнул он недовольно. — Ты отлично знаешь, что я этим хотел сказать. Пожалуйста, ответь мне: да.
Она протянула:
— Не думаешь ли ты, что я должна стать немного толще?
— Нет, — решил он, — это вовсе не необходимо. Я уж тебя подкормлю.
— Да, — сказала она, — и тогда ты захочешь меня обнимать. А ты знаешь, Тэкс, что я не могу этого переносить.
— Господи Иисусе! — вскричал он. — Это же пройдет! Позволь мне сначала немного, совсем легко поласкать тебя — ты увидишь, как ты скоро к этому привыкнешь!
— Ты так думаешь Тэкс? — ответила она. — Но ведь ты вот не хочешь, чтобы я ела лед и говорила: увы!
В полном отчаянии он крикнул:
— По-моему, ты можешь день и ночь только то и делать, что стонать «увы», сосать кусочки льда и обсасывать свой палец!
Затем он взял себя в руки. Голос его прозвучал нежно и деликатно:
— Скажи «да», Гвендолин! Ты ведь мне сама сказала, что я нравлюсь тебе больше всех других из молодежи, которую ты знаешь.
Гвинни подтвердила:
— Да, Тэкс, ты нравишься мне больше всех. Именно потому, что ты глуп, я переношу тебя. А ты даже не догадываешься, как невероятно туп ты иногда бываешь. Поэтому мне хочется тебе обещать: если я когда-либо выйду замуж за мужчину, то он будет носить имя Тэкса Дэргема.
— Хорошо, — воскликнул он, — очень хорошо, но скажи же мне, когда…