Прежде, чем их повесят
Шрифт:
— Давайте, — прошептал он. Он ждал всех.
Шанка бросились к стойкам, расхватывая острые мечи и заточенные топоры, а Девять Смертей со смехом следил за ними. С оружием или без — их смерть — дело уже решенное. Это было записано в пещере строками огня и строками теней. Теперь он напишет строками крови. Они — животные, меньше, чем животные. Они тыкали и размахивали оружием, но Девять Смертей был создан из огня и мрака, он скользил и перетекал между их неумелыми ударами, уходил от неуклюжих копий, возносился над их бессмысленными криками и бесполезной яростью.
Легче уколоть пляшущее пламя. Легче разрезать летящую тень. Их слабость была
— Умри! — ревел Девять Смертей, меч описывал круги, яростный и прекрасный, буква на клинке горела красным и оставляла яркий след. И где проходили круги — там все становилось правильно. Шанка визжали и бормотали, от них отлетали куски, их разделывали, как мясо на плахе мясника, как тесто на доске булочника, как стерню после серпа крестьянина — и все очень аккуратно.
Девять Смертей оскалился и улыбнулся, радуясь свободе и хорошо выполненной работе. Заметив блеск клинка, он отпрыгнул в сторону, чувствуя, как меч оставляет на его боку долгий поцелуй. Он выбил зазубренный меч из руки плоскоголовой и швырнул врага ткнул к канавке, по которой текла расплавленная, яростно-желтая сталь. Голова шанка зашипела, запузырилась, повалил вонючий пар.
— Гори! — захохотал Девять Смертей — и разбитые трупы, их зияющие раны, упавшее оружие и кипящий яркий металл, казалось Логену, засмеялись вместе с ним.
Только шанка не смеялись. Они знали, что их час пробил.
Девять Смертей увидел, как один прыгнул, перелетев через наковальню, подняв над головой дубину. Но ударить не успел: в раскрытый рот врага вонзилась стрела, повалив шанка в грязь. Девять Смертей нахмурился. Теперь он рассмотрел еще стрелы — среди трупов. Кто-то испортил его хорошую работу. Этот кто-то поплатится — потом, — а пока что-то надвигалось из-за четырех колонн.
Это было одето в яркую броню, соединенную тяжелыми клепками, круглый шлем укрывал верхнюю половину черепа, в тонкой щели сверкали глаза. Оно рычало и фыркало, громко, как бык, железные сапоги топали по камню, пока оно с грохотом продвигалось вперед, зажав в железной перчатке массивный топор. Великан среди шанка — или новая тварь, созданная из железа и плоти здесь, внизу, во тьме.
Топор описал сверкающую дугу, и Девять Смертей откатился в сторону. Тяжелое лезвие ударило в пол, выбив тучу осколков. Оно снова устремилось к нему, раззявив пасть под смотровой щелью и брызжа слюной. Девять Смертей отступал, увиливая и пританцовывая, с летящими тенями и пляшущим пламенем.
Он уклонялся и снова уклонялся, позволяя топору промахиваться то слева, то справа, пролетать над головой или под ногами, биться о металл или камень вокруг и наполнять воздух яростным дождем пыли и осколков. Девять Смертей отступал, пока тварь не начала уставать под чудовищной тяжестью железа.
Вот тварь оступилась, и Девять Смертей, почувствовав нужный момент, метнулся вперед, подняв над головой меч, и, раскрыв рот, закричал. Большой шанка ухватил рукоять топора двумя руками, чтобы блокировать удар. Хорошая яркая сталь, рожденная в здешних жарких печах, твердая, прочная и стойкая — такую могут делать плоскоголовые.
Но от изделия мастера Делателя нет защиты. Простое лезвие пронзило рукоять со странным звуком — словно ребенок взвизгнул — и прорубило глубокий разрез в тяжелой броне шанка от шеи до паха. Кровь брызнула на блестящий металл, на темный камень. Девять Смертей захохотал и, сунув в рану кулак, вытащил кишки, пока тот, качнувшись, валился на спину, а половинки аккуратно
Девять Смертей улыбнулся остальным. Они прячутся, их трое, с оружием в руках, но не нападут. Они прячутся в тени, но тьма им не поможет. Она принадлежит ему, и только ему. Девять Смертей сделал шаг вперед, потом еще один — меч в одной руке, в другой — окровавленные кишки, тянущиеся из трупа убитого плоскоголового. Твари отступали, пища и перекликиваясь, а Девять Смертей хохотал им в лицо.
Шанка всегда переполнены безумной яростью, но даже они боялись его. Все боялись. Даже мертвые, которые не чувствуют боли, Даже холодный камень, который не видит снов. Даже расплавленный металл боялся Девять Смертей. Даже тьма.
Он взревел и прыгнул вперед, отбрасывая кишки прочь. Острие меча чиркнуло по груди шанка, и тот с воплем завертелся. Через мгновение лезвие вонзилось ему в плечо и распороло до грудины.
Оставшиеся двое повернулись, чтобы пуститься наутек, спотыкаясь о камни, но сражаться или бежать — какая разница? Еще одна стрела вонзилась в спину шанка, прежде чем он успел сделать хоть три шага, — и тот рухнул ничком. Девять Смертей метнулся вперед, и его пальцы сомкнулись на лодыжке последнего, как тиски, и потащили, а шанка скреб когтями по закопченному камню.
Кулак превратился в молот, пол стал наковальней, а голова шанка — заготовкой. Удар — нос превратился в лепешку, посыпались выбитые зубы. Второй — скула впечаталась в череп. Третий — челюсть распахнулась под костяшками. Кулак сделан из камня, из стали, из алмаза. Он тяжел, как упавшая гора, и удар за ударом превращал толстый череп шанка в бесформенное месиво.
— Плоско… головый, — прошипел Девять Смертей и, засмеявшись, поднял изуродованное тело и отшвырнул прочь — оно закувыркалось в воздухе и врезалось в сломанные стойки. Девять Смертей повернулся кругом, прошел по залу, меч Делателя в опущенной руке высекал острием искры из камня. Он всматривался в темноту, но двигался только огонь и шевелились только тени. Зал был пуст.
— Нет! — зарычал он. — Где вы?
Ноги ослабли, они уже не могли держать его.
— Где вы, уроды? — Он споткнулся и упал на одно колено на горячий камень, жадно глотая воздух. Должна быть еще работа. Девять Смертей никогда не мог насытиться. Но его силы были не вечны и сейчас покидали его.
Он заморгал, заметив какое-то движение. Полоска тьмы, медленно и бесшумно скользящая между пульсирующими огнями и наваленными телами. Это не шанка. Это враг иного рода. Более изощренный и опасный. Грязная смуглая кожа в тени, мягкие шаги среди пятен крови, оставшихся после его работы. В ее крепких руках — лук, тетива наполовину натянута, и острие стрелы ярко блестит. Ее желтые глаза сияют, как расплавленный металл, как горячее золото, пытаясь его обмануть.
— Ты в порядке, розовый? — Ее голос гремел и шелестел в его гудящем черепе. — Я не хочу тебя убивать, но могу убить.
Угрожает?
— Драная сучка, — зашипел он, но с непослушных губ сорвалась только струйка слюны. Он шатнулся вперед, опираясь на меч, попытался выпрямиться; ярость распирала его горячей, чем прежде. Она узнает. Девять Смертей преподаст ей такой урок, что другого ей уже не потребуется. Он порежет ее на куски, а куски растопчет каблуками. Вот только бы встать…
Он покачнулся, моргая, прерывистое дыхание замедлялось. Огонь затухал и затихал, тени удлинялись, размытые, поглощали его и укладывали.