Прежде чем я усну
Шрифт:
Я попыталась говорить спокойно:
— Он заезжал за мной пару раз, — ответила я. — И отвозил…
На его лице мелькнуло беспокойство и тут же сменилось злостью. Я не думала, что разговор так обернется, не ожидала, что дойдет до такого.
— Бен… — начала я.
Дальше случилось то, чего я никак не ожидала. Бен издал глухой стон — он исходил откуда-то изнутри. Стон становился громче, пока, в тщетной попытке подавить его, он не издал страшный
— Бен, — сказала я. — Что с тобой?
Он обернулся, шатаясь, стараясь не смотреть мне в лицо. Я испугалась, что с ним случился приступ или что-то подобное. Поднявшись, я протянула ему руку, чтобы он мог опереться.
— Бен! — позвала я, но он не обратил на меня внимания, пытаясь выпрямиться, прочно встать на ноги. Когда он, наконец, обернулся ко мне, лицо его было красным, а глаза широко открыты. В уголках губ собралась слюна. Казалось, он надел какую-то причудливую маску — так исказились его черты.
— Сучка ты безмозглая, — сказал он, подавшись ко мне. Я поморщилась. Его лицо очутилось в нескольких сантиметрах от моего. — И давно вы с ним это…
— Я…
— Говори! Говори, сука! Давно уже?
— Ничего мы не «это!» — ответила я. Меня захлестнул страх. Возник, и тут же исчез. — Ничего, — повторила я. Я чувствовала, что от него пахнет едой. Мясом и луком. Его слюна попала мне на лицо — я ощутила на губах его теплую, влажную злобу.
— Ты спала с ним. Не надо мне врать!
Мои ноги были прижаты к краю дивана — я попыталась, было, вырваться, но он схватил меня за плечи и стал трясти.
— Ты всегда такая была, — кричал он. — Глупая, лживая шлюха. Не знаю, почему я решил, что со мной ты будешь другой. А ты, значит, вот как? Гуляешь, пока я на работе. Или он сюда приходит? Или вы в машине, где-нибудь на обочине?
Я ощутила, как сильно он в меня вцепился, как глубоко впились ногти в мою кожу даже через ткань блузки.
— Мне больно! — закричала я, надеясь стряхнуть с себя его гнев. — Бен! Прекрати!
Он перестал меня трясти, но лишь слегка ослабил хватку. Неужели человек, который сейчас вцепился мне в плечи, чье лицо выражает смесь гнева и ненависти, мог написать письмо, которое отдала мне Клэр? Как мы могли настолько разучиться доверять друг другу? Как долго копилось наше непонимание, раз дошло до такого?
— Я не сплю с ним! — возмутилась я. — Он мне помогает! Хочет, чтобы мне стало лучше и я смогла жить нормальной жизнью. Здесь, с тобой. Разве тебе этого не хочется? — Его взгляд заметался по комнате. — Бен! — снова закричала я. — Отвечай мне! — Он замер. — Неужели ты не хочешь, чтобы мне стало лучше? Неужели ты не мечтал об этом, не надеялся? — Тут он стал мотать головой из стороны в сторону. — Я это знаю, — сказала я. — Знаю, что ты всегда этого хотел. — По моим щекам текли жгучие слезы, я говорила сквозь них, срываясь на всхлипы. Он все еще держал меня,
— Я виделась с Клэр, — сказала я. — Она отдала мне твое письмо. Я прочла его, Бен. Спустя столько лет. Я его прочла.
На этом месте на бумаге красовалась клякса — чернила с водой — в форме неправильной звездочки. Должно быть, я плакала, когда писала это. И я снова принялась читать.
Не знаю, чего я ждала. Что он со слезами раскаяния упадет мне в объятия и мы будем стоять, молча обнимая друг друга, пока не расслабимся и снова не найдем пути друг к другу? А потом сядем и будем долго-долго говорить. Может, я поднимусь наверх и принесу то самое письмо, что дала мне Клэр, мы вместе прочтем его и медленно, но верно начнем жить заново, жить в правде.
На мгновение стало тихо, ни я, ни он не двигались, не слышно было ни нашего дыхания, ни дорожного шума. Я даже перестала слышать тиканье часов. Точно жизнь замерла, повиснув на грани перехода из одного состояния в другое.
И потом все кончилось. Бен убрал руки. Я думала, что он собирается поцеловать меня, но тут в уголке моего глаза мелькнуло что-то расплывчатое и голова моя завалилась набок. От челюсти волнами разошлась боль. Я опрокинулась на диван, налетев затылком на что-то твердое и острое. Я закричала. Последовал еще удар, затем еще. Закрыв глаза, я ждала следующего, но ничего не произошло. Вместо этого раздался звук шагов и громко хлопнула дверь.
Я открыла глаза и втянула носом воздух. От меня тянулась дорожка ковра, теперь почему-то вертикально. У головы валялась разбитая тарелка, подлива сочилась на пол, впитываясь в ворс ковра. Повсюду валялись горошины, неподалеку лежал кусок недоеденной колбаски. Внизу резко открылась и так же стремительно захлопнулась входная дверь. Бен ушел прочь.
Я выдохнула. Закрыла глаза. «Я не должна спать, — подумала я. — Только бы не уснуть».
Снова открыла глаза. Перед ними расходились темные круги, запахло мясом. Я сглотнула и ощутила вкус крови.
Что я наделала? Что я наделала?
Убедившись, что Бен ушел, я поднялась наверх и нашла дневник. На ковер капала кровь из моей разбитой губы. Не знаю, где мой муж, вернется ли он и хочу ли я, чтобы он вернулся.
Но он мне нужен. Я без него не выживу.
Мне страшно. Я хочу видеть Клэр.
Перестаю читать и дотрагиваюсь до своего лба. Нащупываю что-то мягкое. Утром я видела синяк и замазала его тональным кремом. Бен меня ударил. Снова смотрю на дату. «23 ноября, пятница». Это было неделю назад. И всю эту неделю я думала, что у меня все нормально.
Встаю и подхожу к зеркалу. Синяк еще заметен. Бледное голубоватое пятно. Доказательство того, что я написала правду. Интересно, что я придумала, чтобы объяснить себе наличие синяка, или что придумал для меня он?