При вечернем и утреннем свете

Сухарев (Сахаров) Дмитрий Антонович

Конец сезона

Когда кончается сезон удачи…

Юрий Визбор

Собака, мы с тобой одни, И не для нас свои огни Москва ненастная зажгла, Москва пустая. Где наши солнечные дни? Где наша стая? Когда кончается сезон — Сезон удачи, есть резон Всему на свете предпочесть Тебя, собака, И это общество почесть За честь, за благо. Ты просто рядом полежи, Сезон предательства и лжи Открыт, а нам и дела нет, И лучший довод — Оставить вырубленным свет И вырвать провод. У телефона пасть нема, Ненастье ломится в дома, Но мы снесем с тобой, снесем Свой долг собачий, Когда кончается сезон — Сезон удачи. 1983

Голос

сына

Я голос Петруши услышал во сне: — Алло,— говорил он лукаво и густо. Проснулся — светает, и в комнате пусто, Чужая страна в одичалом окне. Я сел за работу, чтоб сердце прошло, А сердце про что-то неловко стучало, И ставнею ветер стучал одичало, И лампа горела. И дело пошло. 1975

9. У подножия Черной Горы

Предмет поэзии

Все пишут заграничные стихи. Я тоже мог бы себе это позволить. У меня бывало почище вашего. Скажем, так: Накручиваем Виражи черногорского серпантина В полугрузовичке по кличке Микси. Ночь. В кузове акулы. Надо следить, чтоб они не подохли. Вы скажете: «Акулы экзотичны, Но в них нет предмета поэзии». Позволю себе с этим не согласиться. Молоденькие акулки весьма милы. Что ж, и в серпантине нет предмета поэзии? Бели так, то вам просто неведом Звонко, Которому все нипочем, ибо он успел побывать Не только черногорским партизаном, Но и черногорским министром культуры. Звонко, Особенно когда ему ударит в голову Дивный шум черногорского ливня (шутка), Несколько переоценивает свои шоферские возможности. И я у смерти на краю Та-та та-та и жизнь свою Измерил взглядом отстраненным. И в ней та-та та-та вполне, Как в черной пропасти на дне И т. д. Полуволчок по кличке Микси Вынесло не к той обочине, Где твердь срывается к уровню моря, А к той, Что устремляется к уровню неба. В этом была большая везуха и, уверяю вас, Большой предмет поэзии. Честно говоря, случалось и кое-что поинтересней, Но про это лучше помалкивать. 1977

Старый город

В старый город, в старый город Въезд машинам запрещен, Забреду я в старый город С аппаратом за плечом, Закуплю открытки-марки, Подивлюсь на старый хлам, Аппарат старинной марки Наведу на старый храм. Горы, каменное диво, С трех сторон стоят стеной. Кручи гор да гладь залива За стеною крепостной. Как на фоне этой глади Розы пышные цветут! А когда-нибудь в осаде Люди сиживали тут. Кто в осаде, кто в засаде, Сверху грохот, сзади гром: Будто тигры в зоосаде — За стеною да за рвом. Без досады справлю тризну По драчливым тем годам И беспечному туризму Предпочтение отдам. Ты лежи, моя открытка, В старом ящике на дне. Ты ползи ко мне, улитка, По старинной по стене. Старый город, старый камень И харчевня «Старый ром». Что-то пишет старый парень Притупившимся пером. 1975

В Доброте

В Которской Доброте кошка и та Ловит рыбешку на кончик хвоста, Ах, до чего терпелива! Кот окунает в залив коготки, Даже котята и те рыбаки, Весело им у залива. В час, когда ветер в горах несварлив, В Доброте тих и приветлив залив, Тих, маслянист и зеркален. Что ж, пожелаем удачи коту, Может, удачу — не эту, так ту — Нынче и мы заарканим. В Доброте быстро сгущается тьма, Влажной Венецией пахнут дома, Дворики, двери, балконы. Весело рыбку из мрака извлечь, Весело слышать славянскую речь В полуплевке от Анконы. В полупарсеке от милой родни Хвост окунуть в ручеек болтовни И подцепить с полуслова: «Блажо, куда ты?» — «А я на причал: Кот, понимаешь, совсем одичал, Кит бы не съел рыболова!» 1983

«В Древней Греции рожденных…»

В Древней Греции рожденных Вижу девушек в саду. Их лукавые походки, Их

крутые подбородки Мне опять сулят беду. Их волос коварный груз Неспроста тесьмою связан. Не войти бы мне во вкус! Девы древности, союз С вами — противопоказан! Я сражен, убит, усоп, Вдавлен в русский свой сугроб Легкой ножкой неземною. Ах, зачем коварный сноп Связан кожаной тесьмою! 1978

Привезли туристов

Полдень. Привезли в отель туристов Медсестер, текстильщиц, трактористов; Друг за дружку держатся слегка; Потому — похожи на хористов: Скажем, хор районного ДК. Первые, допустим, голоса Местную торговлю укрепили: В первые же, скажем, полчаса По складному зонтику купили. А вторые голоса пошли Укреплять здоровье под лучами И в шезлонгах дружеской земли Тоннами фотоны получали. Ужин. Так бы нам всегда и жить — И обслужат нас и не обложат. Прочих спросят, что им положить, Этим — что положено положат. Взял баварец светлого пивка, Сок техасец, колу алабамец. Славный хор районного ДК Наблюдал за этим улыбаясь. Полночь, тишина. Альты с басами Сны себе показывают сами, Но и полночь не ослабит уз: Третьи голоса под небесами Укрепляют связи братских муз. 1976

Черными горами

А мне красться не судьба Черными горами, Не студить чумного лба Черными ветрами, Ни при звездах и луне, Ни под черной тучей Не толкать ладонью мне Двери нескрипучей. Ничего мне не понять На высоком ложе, Поцелуем не унять Чьей-то дивной дрожи, Не цепляться за плечо На краю обрыва — Отчего так горячо? Отчего счастливо? Не срывался я, хмельной, В пустоту обвала, Ничего того со мной Сроду не бывало, Не бывало до сих пор И не будет случай — Не бывает черных гор, Двери нескрипучей. И не снится мне обрыв Прямо с кручи горной, Где сидит, глаза прикрыв, Старый ворон черный; Старый ворон, черный вран Все он ждет, зевая, Пока вытечет из ран Моя кровь живая. 1975

Куплю тебе платье

Куплю тебе платье такое, Какие до нас не дошли, Оно неземного покроя, Цветастое, недорогое, С оборкой у самой земли. Куплю тебе, кроме того, Кассеты хорошего звука, Кассетник включить не наука, И слушай и слушай его. Но ты мне скажи: отчего, Зачем эти тяжесть и мука? Зачем я тебя и детей Так тяжко люблю и жалею? Какою печалью болею? Каких содрогаюсь вестей? И холод зачем неземной Меня неизменно пронзает, И что мою душу терзает — Скажи мне, что это со мной? С обложкой весеннего цвета Куплю тебе модный журнал, Прочтешь три-четыре совета, Нашьешь себе платьев за лето — Устроишь себе карнавал. С оборкой у самой травы, С оборкой у палой листвы, С оборкой у снега седого. С оборкой у черного льда… Откуда нависла беда? Скажи мне хоть слово, хоть слово. 1976

Отель «Фьорд»

Истомился я, пес, по своей конуре, Истерзался я, лис, по вонючей норе, Не обучен я жить вхолостую. В свиминг-пуле [13] бабули ногами сучат, Фрайера в полподвале шарами стучат, А я трезвый на койке бастую. Я на койке лежу и гляжу в потолок, Я наш гимн бессловесный мычу, как телок, Такова моя нынче платформа. А на баб не гляжу, берегу божий дар, А то жахнет меня с перестоя удар И оставлю лисят без прокорма. Порезвился я, хрыч, да пора и к теплу. Поизвелся я, сыч, по родному дуплу, По сычатам своим и сычихе. Хорошо, что в кармане билет до Москвы, Вот я гимн домычу — и умчался, а. вы В свиминг-пуле ногами сучите! 1976

13

Плавательный бассейн.