При вечернем и утреннем свете

Сухарев (Сахаров) Дмитрий Антонович

Остерегись говорить о любви

Остерегись говорить о любви, Остановись у последнего края, Низкое солнце висит, догорая, Длинные тени за нами легли. Тени тягучие — дней череда, Цепи гремучие давних событий, Не разорвать их и не позабыть их Не говори о любви никогда. 1976

«Ай, какое было чувство…»

Ай, какое было чувство — Упивался, уповал! Было чувство, стало пусто, Все убито наповал. Пусто, пусто, моя радость, Скушно, ветрено в груди, И такая хлещет храбрость, Что хоть гоголем ходи: Хоть в князья, хоть в Соловки Все пустые пустяки! Будто

белую рубаху На прощаньице надел, Будто голову на плаху Бряк! — и в небо поглядел. Глянул в небо прямо с плахи - В нем ни ангела, ни птахи. В рай ли, в ад ли — однова! Покатилась голова. 1966

Куда денусь?

У души моей вот-вот Загремят раздоры с телом, Намекнула между делом Душа телу на развод. Разойдутся, разведутся — Тело вниз, душа наверх, А я, бедный, куда денусь, С кем остаться мне навек? С телом в темень не хочу — Чем в бездушии заняться? К душам жить не полечу — Ни прижаться, ни обняться. Мне бы с вами, мне бы с вами, Хоть на корочке сухой, Хоть на краешке скамьи — С вами, милые мои. 1976

Небо

Небо на свете одно, Двух не бывает небес. Мне-то не все ли равно, Сколько на свете невест? Ты мне на свете — одна С давнего дня до седин. Ты мне, как небо, дана, Чтобы я не был один. Грянет пустая тоска — Вот я и снова в пути. К морю уходит река, Чтобы дождями прийти. Стынет река подо льдом, Чтобы очнуться в тепле. Я покидаю твой дом, Чтобы вернуться к тебе. Ты мне как небо — земле: Влага и свет и тепло. Много ли проку в зерне, Если оно не взошло? Лопнут весной семена, К небу потянутся в срок! Ты мне, как небо, нужна, Чтобы тянулся как мог. 1964

Две вариации на тему «осень в Сигулде»

1 Нам тоже выпала редкая удача Провести осень в Сигулде. Кроме удачи, выпал дождь, Вернее, он выпадал то и дело, И нам оставалось слушать, Как хозяйка ледяным голосом Выговаривает дочери — Голубому цветку младшего школьного возраста. Когда в дожде случались просветы, Мы торопливо дышали, Даже спускались к реке. Несмотря на стужу, всюду росли грибы — На улице у кромки домов И у кромки воды на реке. Мы сносили грибы в холодную комнату, И любовались, и чистили, и отделяли шляпки от ножек, И хозяйка ледяным голосом напоминала, Что сдавала нам койки, Но вовсе не право Варить, сушить или, упаси боже, жарить Грибы. Однажды на Гауе Я отвернул камень И увидел, что он облеплен планариями. Обилие планарий — вот что меня поразило, Такого не было даже на Балатоне, Где их отнюдь не мало. Говорят, глупые планарии умнеют, Если их накормить умными планариями. Мы кормились в столовой хлебным супом, Это сносно для желудка, Но вряд ли хорошо для ума. Я набрал планарий в банку И привез их в Москву аспирантке Ирине. — Какой это вид? — спросила Ирина. — Не знаю,— ответил я. 2 Гадали: что выпадет нам впереди? Нам выпала осень. В тот год из нее выпадали дожди, Как зубы из десен. Дожди одолели, и все-таки год Не выпал из ряда,— Конечно, не в смысле дождливых погод, Но в смысле наряда. В ту осень наряд отсыревших осин Пылал неуклонно, И клен только к вечеру пламя гасил Водой небосклона. Я так и не понял: гасил по нужде Иль просто со скуки? Была ли нужда, чтобы гасли в дожде И краски и звуки? Была ли нужда, чтобы ветер листву Крутил каруселью? Какому он этим платил божеству, Какому веселью? И все-таки осень свой срок прожила, Хоть стыла во мраке, Где ей не хватало в тот год для тепла Детей и собаки. Глушила

дождями и краску и звук И душу томила. (Уедем!..) И все выпадало из рук И было немило. 1973

«Верил я в свою фортуну…»

Верил я в свою фортуну, Начиная новый день. Выплывать назло тайфуну Вечно было мне не лень. Был я легким и проворным На вселенском сквозняке, Потому что плыл по волнам Я с соломинкой в руке. Столько силы придавала Мне соломинка моя, Что я плыл куда попало, Хоть бы в дикие края. И, бывало, забедую, Запускаю пузыри, А в соломинку подую — И я вот он, посмотри. Не прелестница подружка И не умница жена, Мне другое в жизни нужно Мне соломинка нужна. Только с ней на этом свете Все сбывалось и сбылось. Видно, дело просто в цвете Тех соломенных волос. 1980

Аиои

В японском странном языке Есть слово, хрупкое до боли: Аиои. В нем сухо спит рука в руке, В нем смерть уже невдалеке, И нежность в нем — не оттого ли? А в странном русском языке Есть выражение: пуд соли. И двое съели соли пуд, И одолели долгий путь, И все свои сыграли роли. А если двое — я и ты, Так это вдвое теплоты. Переругаемся — и в путь И без согласных как-нибудь Свой пуд беззубо дожуем, Глядишь, вдвоем и доживем: Аиои! Аиньки-оиньки! 1979

«Избегаю новых дел…»

Избегаю новых дел — Извинить прошу покорно: У меня большой задел, Так что старых дел по горло. Новых дружб не завожу — Мне б со старыми друзьями Чаще видеться! Сижу В долговой я, братцы, яме. На любовь еще одну Тоже я не претендую, Обниму свою жену - С ней живу и в ус не дую. Умолчу насчет страстей, Уподобленных пожару, Но опять рожать детей — Поздно все-таки, пожалуй, Допиши свою строку, Долюби, что сердцу мило, Доскачи на всем скаку, А уж после и на мыло. 1975

«Ударю в чурку звонкую…»

Ударю в чурку звонкую — Отскочат три лучины. Сложу дрова избенкою — Прискачут три дивчины: Одна — жена красивая, Другая — псина сивая, А младшенькая — Анна, Как май, благоуханна. Пока в небесной кузнице Куют грома и бурю, Погрейтесь, девки-узницы, А я побалагурю. Садись, царица верная, Ложись, дворянка нервная, Залазь, моя царевна, К папане на колено. Швырну щепоть заварочки, Подбавлю кипяточка. Сомлеют три товарочки, Не сделавши глоточка. Вздохнет моя законная, Зевнет сучонка сонная, А младшенькой, Анюте, Угнездиться б в уюте. Поправлю в трех берложицах Три байковых тряпицы. Три сна, едва уложатся, Увидят три девицы. Одна — любовь запретную, Другая — кость заветную, А младшенькой, Анятке, Пригрезятся щенятки. 1978

Осенины

А когда хлеба созрели, Когда яблони родили, Мы застольем проводили Все, что встретили в апреле. Где межа зимы и лета, Там печальницы осины От души плеснули цвета — Осенины, осенины. А вторые осенины Бабьим летом улыбнулись, Носом в зеркальце уткнулись И ресницы подсинили. И, опомнившись, мужчины Теплых женщин обнимали, Их смущению внимали — Осенины, осенины. А на третьи осенины Осенили мысли роем: Не дадим любовь в обиду, Под снегами не зароем! И услышав крик совиный В темной чаще, в самой гуще, Мы огонь раздули пуще… Осенины, осенины. 1976