Причесывая жирафу
Шрифт:
Они втроем опорожнили от товара багажник. Потом все трое вошли в дом и пробыли там часа два. Потом вышел один Барнаби и с очень довольным видом сел в свой "кадиллак", чтобы вернуться домой. Теперь все известно, и мы можем отправиться на прогулку?
– Одну секунду, Толстяк. На что был похож товар, о котором идет речь?
Он сделал гримасу.
– Я не мог рассмотреть. Босс поступил очень хитро: он положил товар в футляры от музыкальных инструментов. Можно было подумать, что он разгружает оркестр, понимаешь? Это было похоже на флейты,
Я медленно продумал это соображение, что было довольно-таки трудно. Было слишком рано, чтобы наносить ночной визит людям, которых не знаешь. Это нужно будет проделать немного позже.
Когда мы приготовились к выходу, появился Барнаби с губами, растянутыми в улыбку.
– Спасибо, сынок, - сказал он мне, - вот, возьми, чтобы немного развлечься.
Он сунул мне в руку билет итальянского банка. Я посмотрел на него: это был билет в пятьсот лир. Немного скуповат этот босс.
Для него рисковали честью и достоинством, а он предлагает сумму, которую другой постеснялся бы дать портье в отеле! Полное отсутствие воспитания!
– Я не знаю, как вас благодарить, патрон, - проскулил я.
– Это слишком! Это слишком много! Как мне выразить вам свою благодарность? Я просто онемел! Ваше великодушие сжимает мне горло. Я не проживу достаточно долго, чтобы отблагодарить вас за все.
Он похлопал меня по плечу.
– Ну, ну, это ничего, сынок, ты заслужил это.
– Я куплю себе карамельки, - сказал я, - медовые. Я, как муха, люблю мед и... Вот почему вы должны позволить мне поцеловать вас!
Прежде чем он успел опомниться, я налепил два поцелуя на его щеки. Он быстро отступил, и в этот момент Медор Толстяка издал мяуканье, которое заставило затрястись фургон.
Встревоженный Барнаби бросился ко мне.
– Что такое я услышал?
– спросил он.
– Это похоже на рев тигра?
– Нет, - отрезал Беру, - это сделал я своим животом. Это со мной случается, когда Кристофор Колумб сталкивается с другими предметами.
Удовлетворенный таким медико-фантастическим объяснением, Барнаби отправился к своей толстушке, а мы с Беру тоже отправились в путь.
9
– Куда это мы отправились?
– спросил Беру, беспокоясь о том, чтобы провести деликатный вечер.
Этот день воздержания (как говорят в Аусбурге, во Франкфурте, на Борнео и Спиро) воодушевил его, а преследование привело в норму.
– Я знаю одну довольно симпатичную коробку, - ответил я ему, думая о Тортиколи.
– Там есть сестренки?
Я воздержался от того, чтобы ответить ему, что там, скорее, находятся братишки.
– Есть!
– Не стану скрывать от тебя, я обязательно подцеплю себе одну. Я уже представляю ее себе: красивая, хорошо сложенная, с довольно тонкой талией и хорошим балконом над ней, довольно в теле и с небольшими усиками, чтобы можно было судить о цвете волос этой дамы.
– Такая найдется, - обещал я ему.
– К тому же, у меня полно монеты для такого рода развлечений.
Коробка Тортиколи еще не была полностью заполнена, когда мы там появились, но я был уверен, что в свое время она будет полна.
Оба официанта, из которых один, узнав меня, заулыбался, бросилсь к нам.
– Вот сюда, синьор, это лучший столик.
Они посмотрели на Беру, и рыжий прошептал мне:
– Не во гнев будет сказано, синьор, но ваша подружка не очень красива. Для вас можно подыскать получше.
– Не беспокойтесь, дружок, об этом. Мы вместе уже долго, она и я. Привычка в любви - это одно из проявлений порока.
Мы заказали бутылку золотистого шампанского, и Толстяк сразу выпил половину, чтобы немного прийти в себя.
– Здесь больше мужчин, - заметил он.
– Сразу видно, что мы находимся близко от Африки: женщины остаются в гаремах.
Он был огорчен, и, чтобы покончить со своим разочарованием, он решил утопить его в шампанском.
Оркестр, естественно, заиграл "Миланскую грабительницу", песню, сопровождаемую аккомпанементом спагетти.
Освещение было притушено, а потому мне трудно было рассмотреть присутствующих.
Нечего и говорить, что сегодня вечером здесь присутствовали месье-дамы!
Блондин с обесцвеченными волосами произвел фурор среди публики. Нужно быть Беру, чтобы ничего не заметить.
Внезапно я насторожился, увидев входившего маркиза Умберто ди Чаприни. Он был не один. В противоположность своему обыкновению, его сопровождала очаровательная молодая женщина с томными глазами. Она была влита в платье, напоминающее кожу золотистого угря (эти угри самые редкие), которое выгодно выставляло ее гармоничные формы. Когда она шла, ее зад как бы жил своей жизнью и был очарователен.
Маркиз осматривал присутствующих, приветливо махал рукой и, обходя столик за столиком, оказался перед нами. Он сжался, побледнел, потом порозовел, улыбнулся и пробормотал:
– Какой приятный сюрприз!
– Что вы, монсиньор, вы еще больше обрадовали меня, - ответил я, протягивая ему руку.
Будучи в смятении, он поцеловал мне руку.
– Вот это - синьор Берурье, - квакнул я.
Маркиз решил не оставаться в долгу. Он указал на даму и сказал, после того как представил ее нам: - Барбара!
У девочки были длинные ресницы, черные и загнутые. Она немного помигала ими, потом бросила из-под них взгляд, более выразительный, чем соло на мандалине.
– Очарована, - сказала она.
– Вы с кем-нибудь условились встретиться?
– спросил я у маркиза.
– Нет.
– Тогда окажите нам честь и составьте нам компанию, маркиз!
– Охотно!
Они располагаются за нашим столиком. Беру поражен красотой этой мышки, что очень похвально с его стороны. Он смотрит на нее довольно бесстыдно: точно так же кот смотрит на сливки.