Причесывая жирафу
Шрифт:
Меня остановили двое легавых в полной амуниции.
– Здесь проехать нельзя!
– изрекли они.
– Почему?
– спросил я у них.
– Сперва надо осмотреть машину.
У матушки Барнаби начались судороги, от которых задрожала вся машина.
– Позовите комиссара Ферна-Брасса, - предложил я.
– Но мне дано распоряжение не получать приказы от кого-либо иного, возразил верзила с темными усами.
– От меня - нет, но от него - да. Позовите его, и он даст вам распоряжение.
Церберы начали совещаться. Потом один из них закричал:
–
Появился Ферна-Брасса.
Его люди стали ему объяснять, почему его потревожили. Он выслушал их и пробормотал, саркастически глядя на меня.
– Никаких исключений, все должно быть осмотрено.
Я спокойно покинул тачку. Теперь создавалось уж слишком много шума. Я взял Ферна-Брасса под руку.
– Кроме шуток, коллега, - сказал я, - я играю в слишком крупной игре в данный момент. Все вы рискуете шлепнуться на землю.
– Что такое вы тащите в этой машине?
– Дело в том, что я сам этого не знаю, но клянусь вам, что, если вы отмените свое распоряжение, я вскоре буду знать это и скажу вам.
– Ладно, - проговорил мой коллега.
– Но это в последний раз я оказываю вам доверие. Если вы будете продолжать действовать один, вы пожалеете об этом.
Он бросил приказ своим служащим, которые с сожалением отошли от машины.
Я бросился к рулю и постарался как можно быстрее увеличить между нами дистанцию.
– Что вы ему сказали?
– поинтересовалась матрона.
– То, что было нужно, как вы сами могли убедиться. Нет, вы подумайте, эти флики считают, что им все разрешено. Почти у всех под носом насилуют вашу сестру и еще хотят быть со мной хитрыми!
Я испытывал все же некоторое беспокойство относительно этой легковерной дамы, но эта сдобная булочка думала только о своих ключах от багажника и готова была даже сосать их, как будто это были не ключи, а лапки лангуста.
Я спилотировал эту добрую машину до назначенного места. Синьор Барнаби шагал журавлиными шагами, с руками, засунутыми в карманы, с сигарой, всунутой в его большую пасть, и был похож на столб на сельской площади. С беспокойным видом он бросился ко мне.
– Ну, как?
– Все о'кей, босс, - ответил я ему, так как он прекрасно понимал по-английски.
Тут вмешалась его увешанная бриллиантами матрона.
– Он был потрясающ! Эти бродяги хотели обшарить машину, но он освободился от них.
Тут хозяин цирка засиял, как прожектор охранников во время беспорядков в тюрьме.
– Это хорошо, сынок, это тебе зачтется.
– Потом он добавил: - Теперь ты можешь слезать, я сяду на твое место.
Немного недоверчив, не правда ли? Но это было еще не все.
– Вот хозяйка для начала предложит тебе стаканчик, не так ли, дорогая?
Нежная Лолита поспешила выйти из машины, в восторге от предложения. Что же касается циркового деятеля, то он сразу же, без всяких церемоний, отъехал.
Он спешил спрятать свой груз и нашел идеальный способ помешать мне проследить за ним: он навязал мне на шею эту добрую женщину.
Итак, мы остались вдвоем на краю тротуара, она и я. Я с беспокойством
– Куда мы идем?
– жеманно спросила она.
На ней надет вечерний наряд, и ей хочется в нем показаться. Кольчуга из чистого серебра, серьги из чистого углерода, роскошный мех - все это она напялила не для того, чтобы чистить на кухне овощи. Что ей было нужно, так это роскошную коробку с фонтаном, освещенную свечами.
– Я оплачу ваш стакан в каком-нибудь кабаре, - решила она.
Бедная малютка, она принимает меня за глупого козленка. Как будто какая-то "мадам" могла "платить" за стакан Сан-Антонио.
– А как же ваш муж?
– заметил я.
– Он далеко поехал?
– Не особенно, но только он рискует задержаться там. Пошли!
Она протянула свое крылышко и потащила меня. У нее сила, как у докера, у этой Лолиты. Когда Барнаби женился на ней, она, вероятно, исполняла на ярмарках роль женщины-силачки.
Через несколько минут ходьбы мы уже спускались по нескольким ступенькам в коробку в стиле Сан-Жармен де При. По-итальянски - Стромболи.
Она заслужила свое имя: в этой коробке пахло горячим. Там находилась только молодежь, танцующая твист.
Наше появление позабавило общество. Попадая в такие места, я чувствую себя так же хорошо, как человек в скафандре верхом на лошади.
Мы забились в дальний угол и заказали шампанское.
– Побыстрей!
– как говорят у нас во Франции.
Мадам Барнаби начала меня обрабатывать. Она уверяла меня, что у меня самые красивые глаза в мире и что братья Лиссаж предложили бы мне целое состояние за то, чтобы я у них выступал.
Потом она взяла меня за руку и сказала, что у меня горячие руки, в чем я и сам не сомневаюсь. В-третьих, Лолита утверждала, что такие губы, как мои, самые чувствительные из всех встреченных ею. И как бы я мог сомневаться в этом, когда 17.894 женщины и 33 мужчины говорили мне уже об этом.
Ее ужасное колено прижималось к моему, ее пальцы лежали на моих, ее щеки находились около моих щек, ее бочонок был около моего бедра, ее дыхание находилось у меня в носу, а ее ужасные духи пахли понемногу повсюду.
– О, дорогой, - говорила она, закрывая глаза, - как приятно прожить хоть одно мгновение около вас.
Она прочитала это в "Изнасилованной и довольной", страница 122; шестая строка сверху. Она выучила эту фразу наизусть, чтобы при случае воспользоваться ею.
Вокруг нас происходило большое оживление. Молодые люди окружили нас большим кругом и стали бросать нам "лацци". Я поймал три дюжины, потому что это всегда может пригодиться, но потом я обнаружил, что не составляю исключения, как предмет шуток, и накинулся на самого здорового из них. Он выплюнул зуб в довольно-таки приличном состоянии, и все тут же замолчали, чтобы хорошенько рассмотреть его. Сразу же наступила тишина. Лолита еще сильней прижалась ко мне.