Приказчик без головы
Шрифт:
Открыл сам Диди. С изумлением поглядел на покачивающуюся жену:
– Дорогая, что с тобой? Ты не трезва? Выпивала?!
– Знаешь с кем? – вопросом на вопрос ответила княгиня. – С Дондрыкиной!
Князь побледнел. Сашенька залепила ему пощечину и только потом упала мужу на руки.
Дальнейшее помнила кусками. Лешич сует ей камфору, Наталья Ивановна бежит с тазиком, Обормот лижет руку, Володя плачет.
Проснулась Сашенька часа в три ночи. Самочувствие оптимизма не внушало: голова раскалывалась, во рту было сухо, от мерзкого привкуса
Подняв лампу, Сашенька пошла к двери. Нет, качка продолжалась, только теперь это был не девятый вал, а просто легкий шторм. Потому путь по коридору решила проделать, держась за стенки. И чуть не забыла о старом сундуке с зимними вещами, стоявшем возле поворота на кухню. Кто это на нем улегся? Ба! Лешич!
Стараясь не разбудить, осторожно обогнула сундук и повернула к кухне. Ну и трели там раздаются – ни на миг не прерываются! Сашенька остановилась, прислушалась, потрясла головой. Нет, человек так храпеть не способен. Во всяком случае, в одиночку! Там двое спят. Кто? А-а-а! Кажется, поняла – Диди оставил ночевать у них Марусю!
На обратном пути посетила мысль все-таки захватить с собой в спальню горшок, на повторное путешествие сил уже не хватит. Развернувшись, Сашенька дошла до кухни, где в особом шкафчике Клашка держала ночную посуду.
Желтоватый свет лампы осветил дровяную плиту, утварь, висевшую на стенке, кучку дров в углу и двоих на полу. Клашу и ее безмозглого Васютку!
Увидев каторжника, сопевшего через стенку от ее детей, Сашенька так разозлилась, что и качка прошла, и силы на скандал появились.
Перво-наперво разбудила Лешича:
– Ты знаешь, кто на кухне спит?
Прыжов сперва сообразил, где он, потом задал глупый и ненужный вопрос:
– Как ты себя чувствуешь?
– Ужасно. В доме убийца!
– Значит, тебе лучше. А Васютка у нас теперь погорелец. Халупа, где жил, вчера сгорела…
– Мне плевать!
– Диди разрешил переночевать…
– Ах, он разрешил…
– Сашич, не надо, у князя утром суд!
Диди выслушал молча, препираться не стал. Пошел на кухню, разбудил Клашу и Васютку.
– Димочка, куда ж ему идти? Ночь! – забормотала Клаша. – Разбойники так и шастают.
– Васютка составит им отличную компанию. – Княгиня пришла вслед за мужем, чтобы лично проследить за изгнанием каторжника.
Тот смотрел на нее исподлобья.
– Пусть на черной лестнице ночует! – решил Диди.
– Но…
Князь оборвал жену:
– Ты хочешь весь дом перебудить? Ворота закрыты, швейцар и дворники спят.
– Хорошо, – вынуждена была согласиться Сашенька. – Но чтоб завтра его здесь не было! И закрой дверь на черную лестницу. Ключ мне отдашь…
У Дмитрия
– Вот и договорились.
Клавдия Степановна оставшуюся часть ночи почти не спала: за сына волновалась, на хозяйку злилась. Ведь сама мать, почему другую мать понять не может? Это для всего остального мира Васютка душегуб и убивец, а для нее, Клаши, – соколик ненаглядный. Ласковый, добрый, доверчивый. Всем на свете, как матери родной, доверяет. Чем злые люди и пользуются, в неприятности кровинушку впутывают, с панталыка сбивают, обманывают, силушкой Васиной пользуются, а ему, бедному, отвечать приходится.
Всю жизнь Клавдия Мордасова на князей Тарусовых горбатилась, и вот она, благодарность! Сегодня сына как собаку выгнали, завтра ее черед.
От негодования мысль шальная мелькнула – а не подговорить ли Васютку шею злющей кикиморе сломать? Вот бы зажили славно! Димочка, Васечка и она, Клаша, все люди родные. Но быстро опомнилась, даже бросилась к иконам грех замаливать. Нельзя сына впутывать. Сама!
Взяв табуретку, пошарила на самой верхней полочке, там, где средства от тараканов и всякой прочей нечисти хранились. Вот он, мышьячок заветный, для крыс припасенный. Завтра им барыню-сударыню с чаем угостит – и конец страданиям.
Как решила, сразу успокоилась, забылась тяжелым глубоким сном.
Проснулась оттого, что дверь черного хода кто-то дергал.
Зажгла свечу, подошла, спросила:
– Васютка, ты?
Никто не отвечал, но слышалось Клаше за дверью порывистое дыхание.
– Васютка! Что случилось?
В ответ по ступенькам застучали каблуки. Кто-то бегом помчался вниз.
Материнское сердце – лучший барометр. Сейчас он остановился на отметке «буря».
Вспомнилось, как в раннем детстве Васечка ходил во сне. Семейный врач Тарусовых заявил, что сие именуется лунатизм и с возрастом пройдет. Видать, ошибся. Куда ж побежал Васечка? А вдруг не вниз, вдруг на крышу заберется и сорвется оттуда?
Дверь надо открыть! Ох, беда, беда, ключ Димочка жене отдал. Та совсем стыд потеряла – домой пьяная заявилась. Мышьяк ей, мышьяк всыпать. Но потом! Сейчас надо Васечку спасти. Но как?
А так! – дохтура разбудить. Наверняка про лунатизм знает, поймет старуху.
– Эй, Алексей Иванович! – потрясла Клаша Прыжова за плечо.
– Что? Который час? Вызов?
Клаша коротко объяснила.
– Ой, как не хочется Сашеньку будить, – почесал затылок Лешич. – А запасной ключ где?
Клаша охнула. Вот дура она старая. Конечно! На связке, а связка в ящике, где ножи повседневные с вилками.
– Ой, спасибо! Да не стоит вставать. Сама!
Но доктор уже вскочил:
– Раз у нас больной, как же я спать буду?
От волнения сначала не тот ключ в скважину сунула, потом второй, третий, лишь на четвертом замок поддался.
Кухня мигом наполнилась липким резким запахом. На черных лестницах держат баки с отходами, здесь же в особые отверстия выливают содержимое ночных и дневных горшков, оттуда по трубам оно попадает в подвал, где копится до визита золотаря.
– Васечка! Ты где?