Приказчик без головы
Шрифт:
Матрена Ипатьевна ловко правила «эгоисткой» [50] . Сашеньку же от тряски мутило. Да так, что Дондрыкиной пришлось остановиться.
– Глубже дыши, сиятельство! И все будет вери гуд, как Ричардс говорит.
Сашенька в этом уверена не была. К тошноте прибавилась головная боль. Она прикрыла глаза.
– Ты это… дома повязку наложи с уксусом, – посоветовала многоопытная Матрена.
– Хорошо, – пробормотала страдалица.
– Эй, Сашка! Я знаешь что спросить хочу? – У Матрены Ипатьевны, наоборот, на воздухе хмель прошел. – Сидор вот убийцу не назвал. А где убийство произошло, не обмолвился?
50
Легкая коляска на одного седока с кучером.
– Склад на Малой Невке. У моста Каменноостровского, – подавляя мучительные позывы, прошептала Сашенька.
– У моста? – Дондрыкина надолго задумалась. Минуты через три она вдруг уточнила: – Ты ведь на Сергеевской живешь?
Сашенька кивнула. Купчиха яростно шлепнула лошадку кнутом. Снова началась мучительная тряска. Только бы «эгоистку» не испачкать, стыда ведь не оберешься.
Матрена Ипатьевна то и дело погоняла норовившую сбавить шаг лошадь. Встречный ветерок несколько облегчил Сашенькины мученья, она даже задремала.
У парадного входа Дондрыкина ее растолкала:
– Доехали, вылезай. У-у-у! Да ты, сиятельство, на ногах не стоишь. Проводить?
Сашенька помотала головой. Еще не хватало. Сама, сама!
– Тогда прощай. Вряд ли свидимся.
– Почему? – решила выяснить Тарусова.
– А потому, что догадалась я, кто Пашку моего убил.
– Кто? – Сашенька вцепилась в Дондрыкину.
– Завтра узнаешь.
– Сейчас!
– Сейчас? Нет, моя дорогая, сейчас я к нему поеду и поквитаюсь, – Матрена Ипатьевна вытащила карманный кольт. – Утром про меня в газетах прочтешь. А коли не прочтешь, знай: нет больше Матрены Дондрыкиной.
– Не делай этого! Поехали в полицию. Не хочешь в полицию, пошли со мной, расскажешь все Дмитрию.
– Не пойду. А Дмитрию поклон от меня передай.
Дондрыкина оторвала от руки Сашенькины пальцы и ловко запрыгнула в «эгоистку».
– Прощай! Коли жива останусь да под следствие попаду, найму Димочку адвокатом!
Купчиха на прощание потрясла револьвером.
Княгиня Тарусова, словно последняя забулдыга, не решалась отлепиться от фонаря. Какой позор! Сейчас ее увидят в окно соседи, поймут, что пьяна… На ее счастье, Глебка по-прежнему торчал около дома. Как Дондрыкина отъехала, сразу подбежал.
– Проводи до квартиры, ногу подвернула! – попросила княгиня.
Глебка усмехнулся, уж больно характерное амбре исходило от Сашеньки, но говорить ничего не стал, обхватил за талию, повел к парадной. Княгиня попыталась прихрамывать, чтобы соседи не догадались, что навеселе.
– Доброго здоровья, ваша сиятельство! – приветствовал швейцар.
– Выходя из коляски, ногу подвернула, – кратко объяснила ему Сашенька свое положение.
– Позвольте, провожу!
– Не стоит, мальчонка поможет.
На площадке между первым и вторым этажами Сашенька остановилась перевести дух. Тошнота немного отступила, но тело по-прежнему не слушалось.
– Ой! – заметила она синяк на Глебкиной скуле. – С кем подрался?
– А то сами не знаете? Из-за вас я в глаз получил! Вы вчерась служанкой приоделись, а я не знал, доложил, что из дома целый день не выходили. И тут же схлопотал. Он сам вас видел!
– Какая скотина твой Осетров! – пролепетала Сашенька.
– А сегодня вы куда ездили?
Что такое? Неужели Глебка решил, что раз она пьяная, значит, можно разговаривать непочтительно и вопросы наглые задавать?
– Твое какое дело?
– Так по морде снова схлопочу! А что я мог, когда вы на лихаче умчались?
Сашеньке стало жаль вихрастого парня. Чуть-чуть он постарше ее Евгения.
– Скажи, у батюшки в гостях была. А я тебе за то рублик дам!
– А на самом деле к Дондрыкиной ездили?
– Тсс! – прижала палец к губам Сашенька. – Осетрову ни слова.
Глебка криво улыбнулся:
– Клянусь! Осетрову я ничего не скажу.
Впрочем, если Матрена к Осетрову поехала, он и сам все узнает.
Эх, зря она к Дондрыкиной пошла. Не блистать теперь Диди в суде! А впрочем, так ему и надо, прохвосту!
Сашенька посмотрела в окно. Внизу, во дворе, у черной лестницы вспыхнула спичка, осветив знакомый профиль. Футы-нуты! Ципцин!
Что ж это за мастеровой такой, который на фабрику свою не ходит?
– Знаешь его? – обратила Сашенька Глебкино внимание на огонек.
– Познакомились! С утра тут торчит, – ответил парнишка. – Хороший мужик. Папироской меня угостил, а я его пирожком.
– А проводить его сможешь? До самого дома? Только незаметно. Мне надо знать, где он проживает. И как звать его на самом деле. – Сашенька вытащила из ридикюля кошелек. – За это завтра я тебе еще рублик дам.
– За такой барыш уж расстараюсь, – солидно ответил Глебка. – А во сколько прийти-то?
– Ты и так тут от зари до зари!
– А завтра у меня выходной. Сказали-с, завтра суд над Антипкой, следить за вами не надобно. Буду отсыпаться.
Сашенька попробовала сообразить. Завтра действительно суд, утром в доме будет суматоха, не до Глебки. А вот когда суд закончится, никому не известно. Может и вовсе не начаться, если кто-то вдруг заболеет, председатель или прокурор, а может и поздно вечером, зависит от того, насколько быстро присяжные в совещательной комнате решение вынесут.
– Ладно, спи, сама заеду. Где живешь?
– На Введенской, у мещанки Прибабкиной койку снимаю. В сарае! Зато собственный вход.
– Хорошо, до завтра. Дальше я сама пойду!