Приказчик без головы
Шрифт:
– Что случилось? Князь так кричал на тебя! – обеспокоенно спросила гувернантка.
– Он вслед за Клашей сошел с ума…
– Наталья Ивановна! Дядя Леша! – откуда ни возьмись прибежал Володя. – Папу полицейские уводят! Что он натворил?
– Сейчас выясним, – пообещал Лешич, сделал два шага вперед и обернулся: – Меня не ждите. Идите домой!
Нечасто, но бывает: проснулся, но понимаешь, что спишь по-прежнему, и пробуждение тебе тоже снится.
Такое объяснение успокоило и все объяснило: скованность в членах, удушливый до тошноты запах. Будто лошадиный навоз опрыскали дорогим одеколоном.
Надо просыпаться!
Но легкое, прежде незаметное движение век отозвалось резкой болью в затылке. А руками-ногами и вовсе не пошевелить, словно все тело сдавили.
Ее разбил паралич? Только не это! Пролежать остаток жизни бессмысленным куском мяса, зависеть от сиделок, понимать, что близкие ждут не дождутся твоего конца… Ждут не от ненависти, а потому что просто устали. Устали ухаживать, устали подчинять себя бесполезному существу, способному лишь на питание и выделение.
Который час? Глаза открыты, но света не видят. Будто тряпку набросили.
Боже, где я? Что со мной?!
Надо вспомнить, попытаться вспомнить, что приключилось! Так: они с Диди бегали в петергофском парке. Невероятно, но одни, а ведь публику пускают туда лишь раз в год, на именины самодержца. Муж был престранно одет: сверху сорочка с бабочкой, а внизу ничего. Совсем ничего! Ее это беспокоило – явится император, а еще хуже императрица… От ужаса и проснулась. Ох, про Петергоф – это был сон! Надо вспомнить, что случилось до него, но в голове пустота, такая же черная, как мрак вокруг. Никаких воспоминаний! Даже как ее зовут, не помнит… Нет, помнит! Благодаря сну. Сашенька – так обращался к ней муж, Диди. Отлично! Когда есть муж, случаются и дети. Их вроде двое. Нет, трое! Володю она родила поздно, в тридцать. Значит, сейчас ей тридцать пять. Все лучше и лучше! С детьми им помогает гувернантка. Звать ее… не важно. Еще есть прислуга, Клаша. Нет, уже нет! Утром ее увезли в лечебницу. Сашенька от радости захлопала ладошками по чему-то мягкому и теплому. Что это? Нет, нельзя отвлекаться, иначе мысль оборвется. На чем она остановилась? Клашу утром увезли… Что потом? Потом был суд, встреча с папенькой, визит к Телепневу…
Вспомнила! Ее ударили! Вот от чего голова раскалывается. Ударили, но не убили, ведь она жива. А может, нет? Вдруг это рай? Или ад?!
Итак, она умерла… Жаль, не видела, как душа отлетает от тела. Ведь рядом стоял убийца. Так она и не узнает, кто…
Нет, она жива! Ее похоронили заживо? О ужас! Нет, лучше уж паралич! Страшней кошмар и представить страшно. Снова нет, не похоронили. Покойникам складывают руки на груди, а у нее они по бокам.
Значит, ее закопал убийца! А мягкое под руками – это земля. Хотя… не похоже. На ощупь – ткань. А под тканью чье-то тело. Почему оно не шевелится, не реагирует на щипки?
Покойник! И сверху тоже покойник. Тяжелый! А что, если выдвинуться вперед?
Сашенька оперлась на колени и неожиданно легко высвободила голову. Посмотрела по сторонам. Сарай! Очень большой, вероятно, склад.
А на улице светло, сквозь щели в досках проникают солнечные лучи.
Сзади послышалось чавканье. Сашенька вздрогнула – убийца обедает? Осторожно повернула голову. Слава богу, всего лишь лошадь жует сено. А сама Сашенька лежит на телеге, в которую та впряжена!
Княгиня вытащила руки, отдышалась (каждое усилие давалось ей с трудом) и только затем принялась вызволять ноги. Не сразу, но получилось – сверху громоздились два трупа, в темноте не разобрать чьи, но скорее всего мужские, уж больно тяжелые.
Сашенька посмотрела вниз, на земляной пол. Голова сразу закружилась. Она прикрыла глаза, отдохнула, преодолела малодушное желание лечь и ждать, пока ее найдут, схватилась за край телеги и перекинула тело на пол.
Ух!
Нос уловил новый запах. Запах реки! Его ни с каким другим не спутаешь. Кому-то он даже приятным кажется, только не Сашеньке. Она попробовала встать на ноги, но тело отказывалось подчиняться, не держало равновесия.
Пришлось ползком. Дверей не видать. Чтоб не ошибиться, решила по периметру сарая. Медленно, вершок за вершком, сажень за саженью, без конца останавливаясь на передышку, взбадривая себя тем, что убийца непременно вернется и ее добьет, Сашенька на четвереньках продвигалась вперед. В конце казавшейся бесконечной стены руки натолкнулись на гладкий, отполированный брусок. Ощупала его, и – о радость! – брусок оказался топором.
Как же Ильфату удается так ловко разрубать поленья? Сашенька аж четыре раза стукнула по трухлявой, гнилой доске и все четыре попала в разные места. От напряжения к горлу поступила тошнота, голова кружилась. А что, если стукнуть обратной стороной? Она, кажется, обухом называется.
От первого же удара доска треснула, от второго вывалилась наружу.
Лошадь перестала чавкать и беспокойно заржала. Сашенька обернулась. Ага! Убийца, по всей видимости, надолго ушел, перед кобылкой целая охапка сена.
Еще доска, еще. Счастье, что сарай старый и доски совсем сгнили. Расширив проход, Сашенька вылезла наружу.
Спасена!
Трава вокруг не кошена, высокая, в человеческий рост. Только вот выгорела на солнце. Но даже в такую Сашенька прилегла с удовольствием. Понежилась самую малость и поднялась. Надо понять, где она находится и далеко ли до жилья.
Напротив, через речку, строения деревянные. Дачи? Каменный остров? Сашенька не могла разобрать. Зрение, прежде четкое, после удара по голове стало мутно-расплывчатым, особенно если вдаль смотреть. С превеликой болью повернула голову. Потрескавшаяся от жары дорога. По ней телега и приехала.
Телега! У нее же есть телега! Можно забраться, хлестануть лошадь, дальше пойдет сама.
Держась за стенки сарая, Сашенька доковыляла до ворот. И тут повезло, они были закрыты не на замок, а на щеколду, которая не сразу, с выворачивающим мозги скрипом, но поддалась.
Сашенька отвязала кобылку, стараясь не смотреть на мертвецов, забралась в телегу, хлестнула из последних сил, прошептала:
– Давай, милая!
Лошадь, будто понимая, как Сашеньке плохо, пошла медленно, плавно. Проплывающий пейзаж не был знаком. И лишь завидев Каменноостровский понтон, Сашенька поняла, где находится. Места эти – самая что ни есть окраина Петербургской стороны. Не освоены они из-за речушки Карповки, которая, впадая в Малую Невку, делится на множество рукавов. В паводок те разливаются и заболачивают почву. Дом Живолуповой отсюда недалеча, но чтобы попасть туда, надо половину острова обойти: по Каменноостровскому тракту добраться до Малого проспекта, по нему дойти-доехать до Большой Зелениной, а потом снова на север.
Только бы сознание не потерять. Кто знает, куда ее лошадь привезет? Вдруг к убийце?
– Эй! Рыбка! Стой! Заснул, что ли, Акинф?
Лошадь, будто ей тпру сказали, встала. Сашенька с ужасом смотрела на мужика, бежавшего со всех ног. Схватив кобылку за уздцы, тот кинул взгляд на княгиню и в лице переменился.
Неужели конец? Неужели этот невзрачный, с рыжими кудрями, мужичок и есть убийца? Выходит, Телепнев не сам. Мужичка на душегубство нанял! Или Осетров? А может-таки, Прошка?