Приказчик без головы
Шрифт:
Лябзин с трудом сдержался, чтоб не расхохотаться. Выручил многолетний опыт – ненормальные посещали полицейский участок каждодневно.
– Мокий этот может засвидетельствовать про нож? – спросил Лябзин, чтобы отвязаться.
– Нет, конечно. Он же его не видел…
Сашенька была в отчаянии. Сами знаете, как трудно объяснить, когда: а) нельзя рассказать всю правду; б) событий так много, что не знаешь, с чего начать; в) доказательств никаких; г) к тебе изначально отнеслись с предубеждением.
– Ну что ж, сударыня! Мы непременно проверим вашу историю…
– Умоляю, побыстрее! Телепнев уже
– К сожалению, сегодня весь наличный состав брошен на поимку купца Осетрова, но завтра-послезавтра, третьего дня непременно. А теперь попрошу извинить!
Это был не ее день! С таким позором Сашеньку еще ни разу не выставляли за дверь. Нет, надо что-то делать. А вдруг Дондрыкина жива? Еще жива? И на Сашеньку снизошло озарение – конечно же!
– Вы ищете Осетрова? А если сообщу, где он прячется, задержите Телепнева?
– Так-так… Давайте по порядку! – оживился Лябзин. – Откуда знаете местонахождение Осетрова?
– Мы точно договорились?
Лябзину очень хотелось опередить сыскную полицию. А вдруг сумасшедшая вовсе не сумасшедшая и что-то действительно знает?
– Договорились. Диктуйте адрес!
– 5-я линяя, меблированные комнаты Златкиной, нумер двести двадцать восьмой.
– А ведь верно! – воскликнул Челышков. – Девка эта, Маруся Муравкина, там с ребеночком проживала. Как же я сам?.. Разрешите проверить?
– Отставить! Дондрыкина на твоем участке проживает? Туда и отправляйся. Узнай, что случилось. Осетровым сам займусь.
С минуты на минуту с аудиенции у Треплова должен был вернуться полицмейстер, и попадать под горячую руку Лябзину не улыбалось. Тем паче после сегодняшнего суда сомневаться, что рука эта будет даже не горячей, а раскаленной, не приходилось.
Если правы физиологи и наши мысли есть не что иное, как результат химических реакций, катализаторами которых являются чувства и ощущения, значит, в тот момент, когда Сашенька вышла из части и увидела вдалеке вывеску «Дедушка», зрительные ее образы вступили в сложное взаимодействие с памятью, и откуда-то из глубин выстроилась цепочка: лестница, Глебка, Ципцин, задание выяснить адрес. Адрес лежал уже в ридикюле, но обещанный разносчику трактира «Дедушка» рубль надо было выплатить. Купеческая дочь Сашенька обещаниями не разбрасывалась, и если слово давала, всегда его держала.
Она развернулась и с ходу наткнулась на Климента Сильвестровича.
– Что-то забыли? – спросил он участливо.
– Нет! Введенскую улицу как найти, не подскажете?
– Она недалеко. Прямо, прямо, через три встречные улицы направо. Не перепутайте. Налево Введенская Рыбацкой называется.
– Странно как…
Странно, что сторона Петербургской называется. Петербург – город прямых улиц, пересекающихся под прямым углом, а на Петербургской иной раз и проспекты заворачивают!
Глебкино жилище Сашенька нашла не без труда. По Введенской улице бродили гуси с утками, изредка попадались привязанные к колышкам козы, но вот прохожие ни разу не встретились. С трудом не запачкав юбку, прыгая через непросыхающие по полгода лужи, перестукав множество окон с вопросом, не здесь ли живет мещанка Прибабкина, а если не здесь, то где, в самом конце, почти у Кронверского проспекта, Сашенька нашла покосившуюся
Так сладко во втором часу пополудни спят только юноши. Для них ночь – самое ценное время. Всю до капельки надо выжать ее на гулянки, на посиделки с приятелями и юными прелестницами: пить вино, курить папиросы, мечтать о счастливом будущем. И только под утро завалиться спать, чтобы попытаться увидеть его воочию.
Глебка, развалившись на сене, мягко посапывал.
– Эй, добрый вечер! – крикнула Сашенька.
Мальчишка тут же подскочил, с перепуга опрокинув на себя невесть откуда взявшуюся здесь шляпную коробку дорогого модного магазина. Крышка с коробки слетела, и на сено высыпались сокровища, которые Глебка там хранил: огрызок карандаша, фотографическая карточка королевы Виктории, блестящие фантики от конфект…
– Ой! Вы? Я все узнал! Садовая…
– Дом 78 квартира 11.
Юноша растерянно попятился. Сашенька поспешила успокоить расстроившегося Глебку:
– Не бойся! Рубль ты честно заслужил.
И расстегнула ридикюль…
Сашеньке всегда хотелось умереть легко. Но не так рано! Ее тридцать пять, полвека назад пора увядания и первых внуков, теперь считались возрастом средним, впереди маячил бальзаковский, бурный прогресс медицины дарил надежду прожить как минимум до шестидесяти, а то и до преклонных семидесяти лет.
Удар, страшный и сильный, в первый миг отключил зрение, следом подкосились ноги и померкло сознание. Падения собственного тела Сашенька уже не почувствовала…
Глава семнадцатая
Дмитрий Данилович вернулся домой разбитым. После занятий умственных ломота даже сильней, чем от физических: ноги сводило, ныл живот, дрожали руки. Потому против своих правил в неурочный час князь вытащил из заветного ящичка сигару и чиркнул спичкой. Дым приятно обжег горло. Тарусов по-мальчишески выпустил его колечками. Потом подошел к буфету, налил в пузатую, на тоненькой хрустальной ножке рюмку коньячок, чокнулся с зеркалом, с чувством выпил и рухнул на софу, наслаждаясь редкой в их доме гостьей – тишиной. В квартире – никого, лишь он и Обормот, тихо посапывавший на этажерке. Несчастная Клаша в лечебнице, Наталья Ивановна гуляет с детьми. Вероятно, и Лешич с ней, на финал процесса ни он, ни Сашенька почему-то не остались.
А закончился суд быстро.
Дитцвальд, не поднимая глаз от бумаг, протараторил, что обвинения с Муравкина сняты, и Якоб, стукнув молоточком, освободил Антипа из-под стражи. Тот бросился к Марусе, но целоваться-обниматься не полез. Выхватил из ее рук младенца и выскочил из зала. После Тарусов встретил Муравкиных на крылечке: Антип громко выговаривал жене за измену, Маруся закрывала платком заплаканное лицо, чтоб не видно было синяк под глазом, и тихонько скулила. Попрощаться не довелось – поклонницы поднесли Дмитрию Даниловичу огромный букет чайных роз с капельками росы на бутонах и, окружив со всех сторон, препроводили к экипажу.