Приключения мальчика с собакой
Шрифт:
— К предводителю гладиаторов Спартаку бегут, как говорят, сотни рабов, и вся Кампания объята волнением.
— А зачем ты сообщаешь об этом мне? — высокомерно спросил Станиен.
— Чтобы предупредить об опасности. Может быть, ты решишь, господин, поехать в какую-нибудь другую виллу?… Или пошлешь в Кампанию одного меня, без молодого господина? Я мог бы разведать, действительно ли волнение так распространилось…
— Неужели я буду менять свои планы из-за кучки восставших рабов? — возмутился Станиен. — Надеюсь, ты не забыл послать на виллу гонца, чтобы Луцию выслали к перевалу лектику и приготовили к вашему приезду обед
— Все было сделано в тот же час, как ты повелел, господин.
— Ну и отлично! — кивнул Станиен. — Выполняй приказания, и больше от тебя ничего не требуется. Можешь идти! — И, когда домоправитель, поклонившись, повернулся к двери, снисходительно добавил: — Во всяком случае, я ценю твою преданность.
Выйдя от Станиена, Хризостом отправился проверить, заперты ли кладовые и погреба, и опечатать их на ночь. Вспоминая разговор с хозяином, он насмешливо кривил рот. Преданность?… Ему решительно все равно, что случится с Гнеем Станиеном, Фульвией или Гаем. Он тревожился только за Луция, своего воспитанника, которого он втайне любил, как сына. Он готов был рисковать своей жизнью, но не жизнью Луция, и волновался, раздумывая об опасностях, которые могут угрожать в Кампании его любимцу. Как уберечь от них Луция?… Предупредить его?… Уговорить, чтобы он остался дома и предоставил Хризостому самому проверить, как приготовлена вилла к приезду господ?… Бессмысленно! Луций высокомерен не меньше, чем его отец. К тому же он молод и смел, опасность только подзадорит его.
Опечатав погреба и кладовые, Хризостом пошел в помещение, где спали рабы. В длинной низкой комнате едва мерцал чадящий светильник. Пятьдесят или шестьдесят невольников, распластавшись на деревянных нарах, храпели и стонали во сне. Хризостом пересчитал их. За исключением нового пастуха, все были на месте. Постояв некоторое время и удостоверившись, что сон их не притворен, Хризостом запер дверь на ключ и, спрятав его на груди, отправился искать Клеона. Мальчик встретился ему на лестнице, ведущей в сад.
— Ты зачем тут?
— Мы со Львом свезли маленького господина в спальню… и ждали, пока он не уснул. А потом госпожа нас отослала, но не сказала, куда нам идти. А я не знаю…
— Ступай за мной.
Домоправитель вернулся и, отперев двери, впустил Клеона. Остановить собаку он не решился, и Лев последовал за своим хозяином. Ключ снова щелкнул в замке. Клеон стоял, беспомощно озираясь, не зная, где лечь: Хризостом не указал ему места. Как отличалась эта грязная, душная комната от маленькой спальни, в которой он только что оставил Гая на мягком ложе, под пушистым одеялом из белой шерсти!
— Эй, сицилиец! — услышал он оклик Панфилона. — Иди сюда. Гней еще не приготовил для тебя ложа. Так и быть, уступлю тебе, по знакомству, часть своего пуховика.
Он подвинулся, и Клеон растянулся рядом с ним на дощатых нарах, блаженно вздохнув: «Наконец-то кончился этот длинный, полный отвратительной сутолоки день!» Приблизив губы к уху Панфилона, он шепнул:
— Кажется, гладиаторы победили золотого центуриона…
— Какого там еще центуриона? — сонно пробормотал Панфилон. — Старый козел обязан указать тебе место для сна. Ты завтра потребуй. — Повернувшись на бок, он захрапел.
Клеон также закрыл глаза, но уснуть не мог. Ему вспомнилась та ночь, когда его разбудил шум битвы… Жив ли Галл? Как хорошо было бы лежать с ним рядом
На полу возле нар, положив голову на лапы, дремал Лев. Его чуткие уши то и дело вздрагивали: он и во сне оберегал своего хозяина, не имевшего ни когтей, ни клыков и потому беззащитного, хотя он и был богом.
Старый домоправитель, поднявшись в свою каморку над вестибюлем, также расположился на отдых, но не мог сомкнуть глаз всю ночь.
Глава 11. Аппиева дорога
Хризостом поднял рабов затемно. Зевая и потягиваясь, собрались они в вестибюле, где еще горели светильники. Женщины укладывали в корзины посуду для пиров, пряности, книги, платье, белье. Мужчины увязывали тюки и корзины и вытаскивали их на улицу под портик. Домоправитель отправил рабов с поклажей вперед, к Капенским воротам. Там они должны были ждать его и молодого господина.
— А ты останься, — приказал он Клеону. — Пойдешь с факельщиками. Твоя собака будет распугивать уличную толпу.
Молодого хозяина Хризостом разбудил в последнюю минуту: Луций не любил рано подниматься. Он долго ворчал и вздыхал, возясь со шнуровкой высоких дорожных башмаков и сердито отгоняя рабов, желавших ему услужить: он терпеть не мог, чтобы его одевали, ему казалось, что руки слуг недостаточно чисты для этого. Но брезгливость свою Луций прятал, чтобы не раздражать родных, которые пользовались услугами рабов; да и самих рабов попусту обижать не стоило. Уж начинало светать, когда он появился в вестибюле, где ожидали его факельщики и лектиарии.
На узких улицах «вечного города», как называли римляне свою столицу, езда была запрещена даже в такой ранний час. В тесных проходах среди домов было еще темно, и факельщики освещали путь лектиариям и Хризостому, который шел рядом с лектикой Луция. Глашатай прокладывал им дорогу среди деловой суеты начинающегося дня и праздной толкотни гуляк, завершающих ночь. Клеон шел в первой паре факельщиков и по приказанию Хризостома заставлял Льва рычать на тех, кто не очень торопился уступить дорогу; это даже самых дерзких заставляло жаться к стенам.
Когда они добрались до южной окраины Рима, солнце уже взошло. Решетка, закрывающая ночью ворота, была поднята, и носильщики с лектикой свободно вошли под их мрачные своды. Холодная капля упала Клеону на лоб.
— Что это? — спросил он, смахивая пальцем влагу.
— Вода, — ответил факельщик, который шел в паре с ним. — Там, наверху, водопровод.
— А что это — водопровод?
— Вот деревенщина! Водопровод — это когда заключают воду в трубы, чтобы она текла так, как надо людям. Претор Марций, устраивая сто лет назад этот водопровод, проложил за городом трубы под землей, а в городе он поднял воду на арки. Не ломать же ради труб мостовую и дома! Понял?