Приключения парижанина в стране львов, в стране тигров и в стране бизонов
Шрифт:
Испуганные негры посерели от ужаса — они не бледнеют, а делаются пепельно-серыми — и с ловкостью обезьян вскарабкались по столбикам.
— Готово дело? Да? Счастливчики, теперь вы в ложе первого яруса. Жарко? Не дать ли вам по зонтику?
Парижский гамен и тут продолжал балагурить.
— Ну, теперь ваш черед, — обратился он к бретонцам, которые невозмутимо и методично продолжали расстреливать крокодилов. — Полезайте теперь вы!
Матросы перекинули винтовки за плечи и проворно исполнили приказание.
— Есть? — спросил Фрике.
— Есть! — отвечал старший из них.
Тогда юноша тоже вскарабкался на парусину. Капитан всегда покидает корабль последним.
Поскольку стрельба на время прекратилась, крокодилы обнаглели и полезли на шлюпку с левого борта и с носа. Ворвавшись, обнаружили, что никого нет. Между тем только что так вкусно пахло свежим мясом!
Со стороны уморительно было глядеть, как вели себя гости в непривычной обстановке. Фрике, лежа на животе, смотрел и потешался от души, забыв про опасное положение. На шлюпке собралось около десятка крокодилов; они были заперты, точно в ящике, открывали и закрывали пасть, царапали перепончатыми лапами металлическую стену, хлопали хвостами по полу и грызли что попало. Один сунул морду в бочку с дегтем и весь перепачкался. Другой заинтересовался глыбами каменного угля и стал было их грызть, но сейчас же выплюнул. Третий принялся добросовестно жевать подвернувшийся гамак. Четвертый залез головой в маленькую машинную камеру, застрял в ней и не смог вылезти, несмотря на отчаянные судорожные прыжки. Так он бился, бился и задохнулся от жара.
Главные силы армии чешуйчатых продолжали стоять неподвижным кольцом вокруг шлюпки, переполненной омерзительными пассажирами.
Разгоряченные боем члены экипажа не могли освежиться, потом появилось солнце и принялось печь изо всех сил. На лодке было еще терпимо, но на тенте, без всякой защиты, без капли воды и малейшей возможности пошевелиться стало невыносимо.
— Как долго не наступает прилив! — бормотал Фрике. Теперь и ему сделалось не до шуток. — Да и прилив не решит проблему. Как мы избавимся от этих гадин? Стрелять отсюда нельзя — пули изрешетят лодку… С другой стороны — как же мы отчалим?.. Ох, до чего жарко! Я никогда так не пекся, даже когда служил в кочегарах… Эй, приятель, это не дело! Так нельзя! Теперь не время!
Один из бретонцев лишился чувств, другой тоже был близок к обмороку. Из троих белых только парижанин браво переносил нестерпимую жару, ни дать ни взять саламандра. Он принялся энергично растирать потерявшего сознание, поручив другого одному из негров.
— Делай как я, господин Белоснежкин. Три его хорошенько, как можно крепче. За кожу не бойся — она у него толстая… Наконец-то! Давно пора!
Последнее восклицание было вызвано пронесшимся по реке отдаленным рокотом.
То был голос начавшегося прилива. К нему вскоре присоединился гул прибоя. На илистую отмель, все еще наполненную крокодилами, набежала первая волна и тихо лизнула борт шлюпки.
Прилив надвигался.
Это было спасение. Но требовались осторожность и терпение.
Фрике снял с себя длинный шерстяной пояс и опустил конец в реку. Ткань впитала в себя воду — теплую, мутную от ила, но все-таки воду. Можно было облегчить страдания бретонцам.
Прилив радовал — вода поднялась, всплыли убитые, ряды осаждавших расстроились. Шлюпка вздрогнула, закачалась, повернулась на якоре и встала против прилива.
Крокодилы на шлюпке, обнаружив, что она качается, пришли в замешательство. От их возни лодка раскачивалась сильнее. Нахальная свирепость ящеров испарилась. Они легли на брюхо, расставив в стороны лапы и сощурив глаза. Хвосты замерли. Крокодилы растерянно озирались по сторонам, чувствуя западню.
Амфибии показали себя плохими матросами. Однако надо было сниматься с якоря. Как это сделать? Крокодилы в воде не представляли опасности — борт у шлюпки достаточно высокий, взобраться на нее из воды они не смогут. Но как избавиться от непрошеных пассажиров? Пока они здесь, ничего нельзя делать.
Запутанное положение грозило оказаться безвыходным. Парижанин был очень огорчен и приговаривал:
— Как бы поменяться с ними местами — нам в тень, а их на солнце. Тогда бы еще полгоря, тем более что мы могли бы стрелять в них снизу вверх. Изрешетить тент не опасно, а вот корпус… Э, вот что. Они струсили и присмирели. Воспользуемся этим и сцапаем их втихомолку… Браво! Сейчас я им устрою… Вот что, приятели, вы достаточно оправились, чтобы посидеть минуту верхом на раме?
— Да, — отвечали матросы.
— Черномазых и спрашивать нечего: эти куда угодно взберутся. Вот что: берите по ножу, садитесь верхом на раму и перережьте все завязки, которыми держится на раме парусина. Поняли?
— Поняли! Крокодилы попадут в невод.
— Прекрасно. Подрежем же разом, в один миг, чтобы парусина спикировала на них ястребом. Раз, два!.. Режь!.. Так. Теперь летим.
Затея удалась. Парусина свалилась на крокодилов и накрыла их. Они так перетрусили, что не пошевелились.
Фрике и члены экипажа спрыгнули с рамы, закрепили парусину над крокодилами, достали веревки, связали им хвосты, которые у них опасны не меньше, чем челюсти. Негры опомнились от ужаса и стали умолять, чтобы им позволили перебить крокодилов, что теперь не представляло ни малейшей опасности.
Крокодилов перерезали и без церемоний побросали в воду. Впрочем, не всех. Один крокодил был восемь метров длиной; его Фрике велел оставить и сделать из него чучело.
— Вы, господин, будете украшением моего кабинета, — сказал парижанин. — Я вас подвешу под потолок.
Так закончился этот эпизод, едва не принявший весьма трагического оборота.
Увы! Это было не последнее происшествие. Шлюпка благополучно снялась с мели и поплыла вверх по реке. Десять часов шла она без остановок и без обходных маневров, поскольку фарватер был свободен. Капитан высчитал, что они сделали в этот день шестьдесят миль — почти столько же, сколько в первые два дня.
Машину топили дровами. Шлюпка шла на всех парах мимо поросших высоким лесом берегов и, попыхивая трубой, вспугивала легионы разноцветных птиц.