Прикосновение к огню

Хейли Венди

— Для тебя же стараюсь, чтоб тебе удобней было, — ответил Огнепоклонник, усаживая старика к боковой стенке шкафа. — Веди себя тихо, и я не буду тебя бить.

С какой-то странной нежностью он вынул из кармана носовой платок и вытер старику лицо.

— Как тебя зовут? — спросил поджигатель.

— А-альберт.

Огнепоклонник улыбнулся и погрозил ему указательным пальцем.

— Так вот, Альберт, — сказал он. — Не шуми, и я тогда не буду тебя бить.

Альберт кивнул, пытаясь обмануть себя слепой

надеждой.

Поджигатель поднялся и прошел к подготовленному им шкафу. Потом опорожнил на него канистру.

— Чем это пахнет? — в ужасе спросил Альберт. — Керосин? О Господи! — закричал он. — Помогите! Помогите кто-нибудь!!

Огнепоклонник зажег спичку и стал рассматривать маленький язычок пламени. Затем бросил ее в собранную груду. Огонь постепенно охватил ее всю. Особенно красиво горела стружка: подпрыгивая и извиваясь, очень быстро, но все-таки успевая передать свое тепло картону коробок. Картон горел забавно: как будто кто-то его ел.

— Пожалуйста! — надрывался старик. — Прошу вас!!

Огнепоклонник подошел к нему. Дым уже стелился по полу, скрывая тело старика до пояса.

— Неужели ты боишься умереть? — спросил поджигатель. — Ты ведь уже старик. Хватит, отжил свое. Уступи место молодым.

— Не надо! Зачем вы?! Не надо!!

Поджигатель плеснул остатки керосина прямо в кричащий рот, на грудь и на ноги. Потом зажег еще одну спичку. Альберт выл как раненый пес.

— Что делать, старик. Это судьба. Зачем ты вошел? Сам виноват.

— Не надо! Пожалуйста!!

Щелкнув большим и указательным пальцами, поджигатель бросил спичку. Пламя вспыхнуло сначала на животе, потом разбежалось по дорожкам, проложенным керосином. Старик бился в агонии, надрываясь от крика, переходящего на все более высокие ноты.

Огнепоклонник молча смотрел на его конвульсии.

Потрясающая картина. Боль, корчи, распад, запах паленого мяса. В глазах сначала мольба о жизни, потом — о смерти.

Становилось слишком горячо. Надо было уходить. Огнепоклонник добежал до выхода и выглянул на улицу. Он ждал, пока все машины проедут, чувствуя спиной, что пожар разгорается не на шутку. Дым начинал обгонять его, вырываться на свежий воздух.

— Ну же, давай, давай, — торопил он проезжавшие мимо автомобили.

Казалось, они никогда не проедут. Но все-таки долгожданный момент настал, и он вышел на улицу. Его неотступно преследовали крики умиравшего старика, сливавшиеся в мозгу в одно целое с другими криками, другого старика.

Дед тоже так же кричал. И папа. И мама, и Сюзи. Перед огнем все равны: и невиновные, и виноватые. Огонь казнит всех, не разбирая, и дураков, и умных; он более велик, чем даже Бог и Дьявол.

Огнепоклонник никогда не жалел о своем первом настоящем поджоге. В ту ночь что-то сдвинулось у него в душе. Увидев еще одну лужу мочи под кроватью деда, он понял, что больше не может терпеть. Хватит поджигать сараи и амбары. Он пошел в гараж, взял канистру с бензином и вылил ее на спящего старика. Одна спичка — и он избавился от запаха мочи, ругани и оскорблений. Это был акт освобождения. Он стал свободным.

О других он, правда, не подумал. Нечаянно сгорела вся семья. Ну да что поделаешь. Это была судьба. Необходимая очистительная жертва. Совершив ее, он превратился в Огнепоклонника.

Позади него огонь с воем вырывался на простор.

Он оглянулся через плечо на свирепого красного зверя, рожденного всего лишь одной маленькой спичкой. Сильный, полный ненависти и энергии, он сожрет весь город, дай только ему волю!

Он сел в машину, опустил голову на руль и стал ждать знакомого экстаза. Но вместо кайфа возникла досада на себя. Почему — старик, почему — не эта Рыжая Сука?

Сволочь. Вымотала душу, лишила его единственного доступного ему настоящего удовольствия. Она отобрала у него наслаждение могуществом разрушения. Он до сих пор не смог победить ее. Она как заколдованная ускользает от него.

Вой сирен заставил его вздрогнуть. Кто-то уже успел позвонить пожарным. Он подумал о Витакере и Малотти, уединившихся в отеле. Они, конечно, решили отгородиться от всего мира, чтобы насладиться друг другом.

— Ну держись, сволочь! — пробормотал он, нажимая на газ. — Я иду к тебе.

И предвкушение горячим потоком разлилось по телу, заслонив все остальное. Он даже не бросил прощальный взгляд на обреченное им здание.

Лу потерлась щекой о грудь Витакера, слушая ровный стук его сердца.

— Что будем делать? — спросила она.

Он приоткрыл глаза.

— Вроде все уже переделали.

Она засмеялась.

— Только то, что знали, то и переделали, но знаем-то мы наверняка не все. Ну так что мы все-таки будем делать?

— Давай переделаем то, чего не знаем.

— Не искушай. Я уже не молодая, чтобы кувыркаться днями напролет.

Витакер приподнялся.

— Почему «кувыркаться»?

— А что? — Она сонно оглядела их голые тела на белых простынях. — Как это еще назвать? Трахаться?

— Любить друг друга.

У нее слипались глаза.

— Я слышал, как Киф и Кэлси строили планы. Ты, говорят, переедешь жить к нам, когда наш дом отремонтируют, а Вейд с Блэр будут жить у вас в доме.

Лу резко села.

— Что?!

— А что? По-моему, очень разумно рассуждают. Они решили, что мы скоро поженимся. Я всегда осуждал сожительство в грехе, и дети это знают.

— Разве нельзя подождать? — нерешительно спросила Лу.

— А чего ждать? Я тебя люблю, дети тебя просто обожают, времени у нас не так много осталось, а я хочу еще успеть с тобой как следует…