Прикосновение (Пьесы)
Шрифт:
М а с т е р. С женой… (Показывает большим пальцем себе за спину, в коридор.) Очень любит книжки читать. И рисует хорошо. Карандашом, красками, чем хочешь… Художники смотрели — говорят, большой талант есть.
М у р а д (бросает взгляд на часы). А почему он не в школе?
М а с т е р. Он не любит школу, обижают его там. Он же странный немножко. Вот вожу его с собой.
М у р а д. Помогает вам?
М а с т е р. Разве я позволю?! Просто сидит, о чем-то думает или рисует истории разные. Сперва он про русских рисовал по их священной книге, потом про итальянцев и греков начал. Их историю наизусть знает, совсем древние вещи рисует… кони, мечи, крепости, чудовища какие-то — большие картины. А еще он любит про этого русского писателя рисовать, которого в тюрьму посадили, про его книжки, ну, как его…
М у р а д. Достоевский, что ли?
М а с т е р. Вот-вот. Всего его прочитал и нарисовал. Я почему беру его с собой? Дома не могу оставить, мать сердится на него.
М у р а д. Не родная, что ли?
М а с т е р. Почему не родная? Родная. Ей не нравится, что он такой странный немножко, поэтому обижает. У нас еще другие дети есть, тех она любит, потому что они обычные. Этого тоже любит, но хочет, чтобы он стал такой же, как все, не понимает, что в нем талант есть… (Еще раз подмигивает Мураду.) Я слышал, о чем вы здесь с женой говорили, все до последнего слова. У меня то же самое было.
М у р а д. Что — то же самое?
М а с т е р. Я тоже хотел уйти. Очень неподходящий момент был. Я сварщиком работал на заводе Паркоммуны. Из Москвы приехали и сфотографировали меня. Потом сижу дома, сосед прибегает, кричит: «Смотри, Махмуд, где твою фотографию напечатали!» Я смотрю: вот такая моя фотография на обложке журнала. (Показывает.) «Советский Союз» называется, как «Огонек», может, даже лучше. И написано еще, что я хороший сварщик и выполняю план на двести пятьдесят процентов. Это правда было, я по четыреста рублей в месяц получал тогда… Отсюда все и началось. Со всей Европы мне стали письма писать. Из Германии, Польши, Болгарии, из Москвы, Саратова, Сибири — откуда хочешь. В день по сто штук приходило. В основном женщины писали, фотографии свои присылали, в гости приглашали, спрашивали, женат я или холостой. Многие красивые были и молодые. Вот тогда я хотел уехать, бросить все и уехать куда-нибудь в Москву или Сибирь. Надоело мне всю жизнь на одном месте сидеть, и жена тоже надоела, очень хотел уехать… Из-за него остался, из-за мальчика. Без меня замучили бы его. А с ним куда ехать? Еще если бы он обыкновенный был бы, а с таким… Или мать как мать имел бы, оставил ей. А она мучает его каждый день, сама этого не понимает, думает, что хорошего ему хочет, а только обижает. Он же совсем необычный мальчик, к нему особый подход нужен. Ты поговори с ним, сам увидишь…
Мурад вытаскивает из-под тахты чемодан и кладет его на стол.
Только осторожно, незаметно так, а то если он понимает, что с ним специально говорят, ни за что не отвечает, очень гордый… А как ваш мальчик?
М у р а д. Спасибо. Он обыкновенный. (Направляется к шкафу.)
М а с т е р (идет за ним). Это ничего. У меня такие тоже есть. Большой он?
М у р а д. Семь лет.
М а с т е р (радостно смеется). Все то же самое, точно моя история. И моему семь лет было или, может, восемь… Все точь-в-точь. Поэтому я сразу догадался, из-за чего вы ругаетесь, и стал слушать. (Прислушивается к шуму в передней.) Идет! (Выскакивает из комнаты.)
В другую дверь входит С о л м а з. С легкой усмешкой смотрит на мужа, несущего к чемодану стопку сорочек. Мурад укладывает сорочки в чемодан, делая вид, что не замечает неожиданной перемены настроения жены.
С о л м а з. Ну, теперь мне все ясно.
М у р а д. Что?
С о л м а з. Все. Я навела справки у Розы Абрамян. Ну, что, милый, попался на удочку?
М у р а д (перестает укладывать чемодан). О чем ты говоришь, не понимаю!
С о л м а з. Надо же быть таким наивным! Тебе же тридцать два года уже. Да ты посмотри на себя в зеркало.
М у р а д. А в чем дело? (Невольно оглядывает себя.)
С о л м а з. А в том, что таких, как ты, специально ищут, чтобы одурачить… Но напоролся ты на большого мастера.
М у р а д (все более раздражаясь). Я прошу тебя, выражай свои мысли ясней.
С о л м а з (передразнивая его). «Я полюбил другую женщину! Наконец я понял, что такое настоящая любовь!» Да неужели ты не понимаешь, что тебя элементарно ловят на крючок?! Какая любовь! Где ты ее увидел?! Что ты придумываешь себе сказки, это же все плоды твоего богатого воображения. Наивный человек, о какой любви ты говоришь?! Эту женщину весь город знает. Она же раз десять замужем была.
М у р а д. Не десять, а три.
С о л м а з. Не знаю, я не считала, а повторяю только то, что мне сказали. На ней пробу негде ставить, а ты о любви говоришь.
М у р а д (решительно). Я прошу не говорить об этом человеке в таком тоне! Что тебе могла сказать Роза? Она же ее почти не знает.
С о л м а з. Роза все знает. Я сказала, что тебя видели вместе с этой особой, а она тут же выложила мне все, что о ней говорят в городе. Она же тебя проглотит, как цыпленка! Любовь! Неужели ты не понимаешь, что ей просто новый муж нужен? Этот спортсмен ее бросил, вот она и ищет себе нового спутника жизни. То к одному лезла, то к другому, но теперь ведь дураков мало, вот и ухватилась за тебя. А этот развесил уши — как же, любовь пришла, новая жизнь наступила… Да она из тебя все соки выжмет и сбежит к другому. Ты же для нее вынужденная посадка. Неужели ты этого не понимаешь?! Над тобой же весь город смеяться будет.
М у р а д (осторожно). Какой же ты злой и неблагородный человек! Ты же не видела эту женщину, не знаешь ничего о ее жизни, а говоришь такие гадости.
С о л м а з. Это не я говорю, а весь город. Да ты очнись, милый, раскрой глаза пошире. Тебя одурачивают, как шестнадцатилетнего мальчика, а ты в облаках витаешь.
М у р а д. Если бы ты увидела ее хоть раз, ты бы поняла всю чудовищную нелепость своих обвинений. Да, эта женщина трижды была замужем. Но какое это имеет значение? Если ей трагически не везло, разве она виновата в этом?
С о л м а з. А кто тебе сказал, что то, что она сообщила о себе, правда? Откуда у тебя такая уверенность? Ты не знаешь женщин, милый, они же любую вещь могут придумать. Ты думаешь, по тебе не видно, на какую басню ты лучше всего клюнешь? Для этого не надо быть очень большим психологом.
М у р а д (почти кричит). Это неправда. Все, что ты говоришь, неправда. Я не хочу больше слушать тебя, ни одного слова больше не хочу слышать! (Отходит от чемодана с вещами, возбужденно шагает по комнате.)
С о л м а з. А я не могу молчать, я должна тебя предостеречь, это мой долг. Ты отец моего ребенка, мы прожили с тобой десять лет, я не могу молчать, когда вижу, как ты погибаешь, да, погибаешь, ты бросаешься в воду, не умея плавать, и поэтому погибнешь. Я знаю. Ты погибнешь, погибнешь… (Плача, опускается на стул.)
М у р а д (продолжая ходить по комнате). Ну что ты говоришь? Ну почему я должен погибнуть?..
С о л м а з (сквозь слезы). Потому, что ты неопытный, ты ничего, кроме своей работы, не знаешь. А чтобы начать такую жизнь, какую ты хочешь начать, надо быть подготовленным с детства… Ты десять лет сидел, как крот, за столом. Что ты знаешь о людях, в среду которых собираешься сунуться? Ты даже представления не имеешь о том, как они живут и чем занимаются! В тебе же нет подготовки к такой жизни, ты или сопьешься, или просто сойдешь на нет.