Принц со шрамом
Шрифт:
Бумага режет кожу, когда книга вырывается из моих рук. Гнев бьется в моей груди, и я стискиваю зубы, раздувая ноздри.
— Отдай, — шепчу я.
Он смотрит вниз на рисунок, его брови превращаются в острые углы, когда он сужает взгляд, после, он поднимает глаза, в них плавает такая сильная ненависть, что она обвивается вокруг моей шеи, как петля.
— Как мило, — насмехается он, его костяшки пальцев побелели в месте, где он схватился за край рисунка.
Мой
— Отдай обратно, Майкл,
Он качает головой в сторону.
— Так вот как это было? Когда он обращал на тебя внимание?
— Майкл, — начинаю я, вставая, мой желудок скручивается в узел. — Я не шучу. Отдай. Его. Обратно.
— Что ты собираешься делать, Маленький Лев? — поет он это прозвище, удлиняя гласные. — Отца здесь нет, чтобы спасти тебя. Он занят подготовкой к обеду, на котором я буду присутствовать рядом с ним.
Мои кулаки сжимаются, его слова пронзают меня насквозь, как нож, протыкая мое израненное, брошенное сердце.
— Почему ты вообще еще здесь? — продолжает он, подходя ближе, и на его лице появляется надменное выражение.
Я спотыкаюсь, отходя в сторону, жар пламени лижет мою спину, когда я прижимаюсь к камину.
— Ты ничего не стоишь. Пустая трата места, Тристан. Чем скорее ты это поймешь и исчезнешь, тем лучше, — он постукивает себя по подбородку. — Может, тебе стоит убежать. Пойти на охоту с гиенами в тенистые земли или умереть от голода на равнинах Кампестрии, — он пожимает плечами. — Посмотрим, любит ли тебя наш отец настолько, чтобы он выследить и вернуть домой.
Моя грудь болит, каждое оскорбление попадает в цель. Потому что правда в том, что мой отец не проводил со мной времени уже несколько месяцев. С тех пор как Майклу исполнилось пятнадцать и он начал проявлять интерес к своему титулу.
— Отец разговаривает с тобой только потому, что ты родился первым, — шиплю я. — По крайней мере, когда он уделял мне внимание, это было потому, что ему нравилось мое общество.
Лицо Майкла превращается в камень, его голос падает до смертельного шепота.
— Убеждай себя в чём хочешь, брат. Но я слышал, как он говорил, что хотел бы, чтобы ты никогда не родился.
Мое сердце замирает.
— Ты лжешь.
— Мы все этого желаем, — он снова придвигается ближе. — Ты — пятно на нашем имени, Тристан. Вот почему никого не волнует, когда ты исчезаешь на несколько дней. Мы все надеемся, что ты не вернешься, но по какой-то причине ты не понимаешь намеков и продолжаешь. Возвращаться. Назад.
Я сглатываю густой комок в горле, разрывая зрительный контакт, пытаясь заткнуть
— Верни мне мои рисунки, Майкл, — шепчу я, мой голос срывается на его имени.
— Знаешь что? — он щелкает языком. — Почему бы тебе не пойти… и поймать их.
Он бросает этюдник в огонь.
— Нет! — я бросаюсь вперед, протягиваю руку, но пламя поднимается выше, потрескивая и пожирая бумагу, как топливо.
Внутри меня что-то щелкает, и я кручусь, вся моя сдерживаемая ярость движет моими конечностями, когда я бросаюсь на него. Я на три года младше и гораздо менее силен в физическом плане, но я все равно сбиваю его с ног, и мы оба падаем на землю.
— Я убью тебя, — рычу я, обхватывая руками его шею и сжимая ее.
Черная ярость бушует в каждой частичке меня. Зависть от того, что он получает время моего отца, смешивается с печалью от того, что он уничтожил единственные вещи, которые важны для меня. Мои наброски.
Они — это всё, что у меня было. Моя компания. Мои единственные друзья.
Он наваливается на меня, швыряет через всю комнату, и я ударяюсь спиной о деревянный пол. Застонав, я переворачиваюсь на спину, зажмурив глаза от боли в позвоночнике. И тут резкая боль прорезает бок моего лица, агония пронзает меня насквозь, заставляя кричать так, что у меня перехватывает горло.
Жидкость попадает мне в глаз, когда я пытаюсь моргнуть, из-за чего мое зрение становится красным и темным, затем стекает по щеке и просачивается сквозь губы, металлический привкус оседает на языке и заставляет меня рвать.
Голова кружится, одурманенная болью, и я провожу рукой по лицу, пальцы становятся скользкими, когда они покрываются кровью.
Надо мной нависает размытая форма Майкла, в его руке зажата кочерга для камина.
— Теперь ты даже не похож на него, — усмехается он, плюя на мое разбитое тело. — увидишь, как он будет любить тебя, когда ты всего лишь обезображенный урод.
Он уходит, а я сворачиваюсь колачиком, сознание то пропадает, то возвращается, пока я мечтаю, чтобы кто-нибудь пришел и нашел меня. Чтобы обнял меня. Исцелил меня. Любил меня.
Так, как они сделали бы, если бы это был он. Но никто так и не пришёл.
— Тристан.
Голос Сары возвращает меня в настоящее, и я заставляю себя улыбнуться, хотя грудь болит от воспоминаний.
Она качает головой, убирая руки от моего лица.
— Вы не должны мне говорить… Я не должна была спрашивать.
Вытянув руки, я сжимаю ее ладони в своих, возвращая их назад, пока они не касаются моей челюсти.
— Моему брату никогда не нравилось, что я похож на нашего отца. Полагаю, это был его способ исправить это.