Принцесса из рода Борджиа
Шрифт:
— Братья мои, — произнес Жак, — я согрешил тем, что созерцал непристойные картины, которые смутили мою душу.
— Помолимся! Помолимся! — призвал Бургинь.
— Братья мои, я согрешил тем, что сидел за роскошным столом и вкушал скоромную пищу — жареных кур, сладости. И самое ужасное, братья, что я не устоял перед пирогом с олениной. Каждый кусок этого пирога огнем жег мое горло…
— Помолимся! Помолимся! — проговорил Бургинь, сглотнув слюну.
Монахи, которым приходилось довольствоваться одной вареной фасолью, живо представили себе
— Я пил вино, — продолжал Жак Клеман. — Дьявольский напиток, обладавший необыкновенным вкусом и запахом; сладостное тепло разливалось от него по всему телу. После двенадцатого стакана, братья мои, разум мой помутился.
В этот момент настоятель, сам того не замечая, прищелкнул языком, но тотчас спохватился:
— Помолимся! Помолимся! — воскликнул он сдавленным голосом.
Жак Клеман ударил себя в грудь.
— Братья мои, — сказал он, — мне осталось признаться в самом страшном прегрешении.
В часовне вновь воцарилась напряженная тишина. Публичные исповеди смущали души монахов, но Бургинь твердо стоял на своем и не желал отказываться от этого обычая.
— В этом гибельном месте, — продолжил Жак Клеман, — я видел женщин, братья мои… но не таких женщин, каких мы видим в церкви или на улице. Это были настоящие исчадия ада; их лица были скрыты под масками, зато тела — едва прикрыты одеждой, братья мои.
Монахи затаили дыхание.
— Одна из этих богомерзких женщин, — продолжал кающийся грешник, — обняла меня и начала ласкать, но я удержался на краю пропасти, я смог устоять, братья мои!
— Помолимся! Помолимся! Помолимся! — вскричал настоятель, бросая растерянный взгляд на налившиеся кровью лица монахов.
Бургинь даже возвысил голос, дабы помочь братии спасти душу от гибели.
— Каждый из вас этой ночью пусть семь раз прочтет «Отче наш» и один раз — покаянный псалом. Ради этого, братья мои, вы будете освобождены от ночных бдений. Итак, ступайте каждый в свою келью! Что касается брата Клемана, то мы ему уже назначили наказание. Завтра он вновь покается, а пока мы разрешаем ему остаться в одиночестве в часовне, чтобы как следует подумать о совершенном грехе и молить Господа нашего о прощении.
— Аминь! — произнесли монахи.
Братья чинно покинули часовню: руки скрещены на груди, головы опущены. Последним вышел настоятель. Ризничий погасил свечи, и теперь часовню освещал лишь один светильник, подвешенный на длинных цепях высоко под потолком.
Жак Клеман, упав на колени перед алтарем, начал было молиться. Но в его памяти вновь и вновь всплывала сцена в доме Фаусты, всплывал образ женщины, который он тщетно пытался прогнать. Это был образ герцогини де Монпансье.
— Господи, — прошептал молодой человек, — я делал все, что мог: я публично исповедался и покаялся, я соблюдал пост и читал молитвы — но все напрасно. Я сгораю от любви. Господи, сжалься надо мной!
Он уткнулся лбом в каменные плиты пола… Но по-прежнему образ смеющейся Марии стоял перед его глазами;
Погрузившись в свои мечты, Жак потерял представление о том, где находится.
Вдруг он очнулся, до его сознания дошло, что он один, ночью, в часовне… Его охватил страх. Часы начали бить полночь. Дрожа, он считал удары:
— Девять!.. Десять!.. Одиннадцать!.. Двенадцать!..
С двенадцатым ударом в глубине часовни вспыхнул странный свет. Волосы зашевелились на голове Клемана, крик ужаса вырвался из его груди — он увидел, как медленно отворилась дверь крипты и оттуда вышла прекрасная молодая женщина в ослепительно белых одеждах, с распущенными по плечам золотыми волосами. В руке она держала кинжал.
Жак Клеман, убежденный, что удостоился лицезреть чудо, молитвенно сложил руки… Он видел перед собой Марию де Монпансье! Ту, кому он поклонялся!
Женщина стояла неподвижно и смотрела на монаха с чарующей улыбкой. Прошло несколько секунд, и Жак понемногу начал приходить в себя.
— Кто ты? — спросил он прерывающимся голосом. — Ты образ той, кого я люблю? Ты богиня или порождение преисподней?
Женщина заговорила. Нежным голосом она произнесла:
— Успокойся, Жак Клеман… Я не порождение преисподней… и вот доказательство тому!
Женщина-призрак погрузила руку в сосуд со святой водой.
— Кто же ты тогда? — воскликнул монах.
— Но я и не богиня… Я — один из воздушных духов, кого Господь посылает к тем людям, которых Он избрал для исполнения Своей воли… я тот, кого вы на земле называете ангелами…
— Но почему, — прошептал монах вне себя от волнения, — почему ты принял этот облик?!
— Потому что это облик той, кого ты любишь. Там, на Небесах, услышали твои молитвы. И сжалились над тобой… Я принял этот облик, и это означает, что тебе разрешено любить эту женщину…
Жак Клеман вскрикнул:
— Мне дозволяется ее любить!
— Да… при условии, что ты выполнишь приказ, который я тебе передам.
— Говори! Говори! Говори! — повторял в исступлении Жак.
Ангел лукаво улыбнулся и сказал:
— Я. посланник всемогущего Бога, пришел передать тебе приказ. Жак! Послушай… Там, на Небесах, тебе уготован венец мученика… А здесь, на земле, — венец любви.
— Что я должен делать? — воскликнул молодой монах.
— Ты должен исполнить волю Высшего Судьи и освободить народ Франции: ты избран, чтобы сразить Валуа… От тебя тиран должен принять смерть…
С этими словами женщина исчезла во мраке. Монах упал ниц на холодные плиты. Силы покинули его. Он хотел убежать, но словно прирос к полу. Он весь дрожал, по его лбу струился пот…
Прошел час, прежде чем он, немного успокоившись, с трудом смог подняться на ноги… Жак спрашивал себя: не приснилось ли ему это? В часовне было тихо, все вещи находились на своих местах, дверь крипты была закрыта. Жак решил, что попросту грезил.
— Какой прекрасный сон, — прошептал он, — мне дано право любить!