Принцесса на горошине
Шрифт:
– Здравствуй, Марьяна, - сказал он, а я вздохнула. Потом сказала в ответ:
– Здравствуй.
И мы вместе замолчали. Я уже успела покаяться, что набрала его номер.
– Как у тебя дела? – спросил он.
– Не очень хорошо, - призналась я. И добавила: - Сам знаешь.
– Знаю.
– Дима, тебе звонили? – заставила я себя задать главный вопрос. – Что-то предлагали?
– Конечно, звонили. Как без этого?
– А ты? – осторожно переспросила я.
– Марьяна, неужели ты думаешь, что я стану участвовать в этой вакханалии?
Мне, правда, стало легче дышать.
– Спасибо, - со всей искренностью сказала я.
А Абакумов спросил:
– Неужели ты не можешь приструнить двух этих куриц? Марьяна, сделай что-нибудь!
– Если я вмешаюсь, признаю их правоту, - не слишком уверенно ответила я.
– А если не вмешаешься, они так и будут дальше придумывать небылицы! Нельзя без конца делать вид, что тебя это не касается.
– Тебя этот скандал как-то задел? – поинтересовалась я.
– Меня? – Дмитрий Алексеевич хмыкнул. – А как он может меня задеть? Жена со мной разводится, работу я поменял, а там всем наплевать, знаешь ли, с кем я сплю. Журналисты вчера у дома караулили, а так…
Я вздохнула. Сказала:
– Мне жаль.
– Марьяна, я скоро уеду из Москвы, - сообщил он.
– Совсем?
– Не знаю. Меня зовут в Австрию. Предложение очень, знаешь ли, заманчивое.
– Я тебя поздравляю, Дима. Ты ведь согласился?
– Пока нет. Думаю.
– О чем?
Он хохотнул.
– О жизни. Там придется начинать всё сначала.
– Это неплохо, - проговорила я, - иногда начать сначала.
– Может быть.
– Дима, - позвала я, потому что подумала, что он готов закончить разговор.
– Что?
– Когда ты поедешь в Австрию, - сказала я, - возьми с собой семью. Начинать сначала в чужой стране куда легче, когда рядом близкие люди. – И ещё раз повторила: - Возьми их с собой.
– Марьяна, ты не понимаешь, - начал он, но я его перебила:
– Понимаю. Она хорошая. Твоя жена. Возьми семью с собой.
На этом наш разговор с Димкой и закончился. Забегая вперед, скажу, что встретимся мы с ним лишь однажды, через десять лет. Случайно столкнемся в торговом центре в Москве. Остановимся, неловко улыбнемся, заведем разговор… о семьях, о погоде. И с облегчением простимся через несколько минут. А сейчас телефонный разговор закончен, мы молчим, потом вместе кладем трубку, и больше друг с другом не видимся и не общаемся. Если честно, я даже вспоминала о Дмитрии Алексеевиче в дальнейшем изредка, наши с ним пути разошлись. Странная штука – жизнь. А ведь я его любила. Замуж хотела.
Отчетливо помню, что хотела. Но уже не помню когда, и насколько серьёзно было моё желание. Да и думать об этом уже поздно. Как я уже сказала, наши с Димой жизненные пути разошлись, и, наверное, это к лучшему. А ещё я рада тому, что, в конечном счете, мы с Абакумовым не расстались врагами. Худшее, что может случиться в жизни – расстаться с человеком, которого когда-то любил, и вспоминать о нём лишь с разочарованием, а то и с ненавистью.
– Дмитрий Алексеевич точно покинет нас с миром? – спросил у меня Давыдов, а я, после этих слов, взглянула на Марата с укором.
Лысовский же, к которому мы с Маратом приехали, так сказать, за советом, весело хохотнул. Пришлось и на него глянуть соответственно.
– Перестаньте оба, - потребовала я от них серьёзности. – И нет, Дима ни с кем разговаривать не станет. – Я помолчала, после чего добавила: - В конце концов, это и не в его интересах тоже. К чему ему портить репутацию?
– Как можно испортить репутацию романом с Марьяной Дегтяревой? – подивился Григорий Филиппович. – По-моему, это плюс к любому резюме.
– Мне, наверное, надо порадоваться таким выводам, - едко заметила я. – Но Дима, насколько я поняла, согласился на работу в Европе, а там, как бы он сам к этому не относился, таких любовных историй в биографии семейного человека не приветствуют. Поэтому вряд ли он станет болтать с журналистами.
Мы сидели на веранде отдельного гостевого домика, который давно и прочно числился в этом эко-отеле за Лысовским. Пили ароматный чай, подносила нам его на красивом подносе милая женщина, и я заметила, как она поглядывает на Григория Филипповича. И поглядывает ласково и с умыслом. На прислугу она похожа не была, в униформу не одета, но вопросов я, конечно, задавать не стала. С чего любопытничать о личной жизни человека, который мне дважды в отцы годится? Да и подумать мне было о чем. Не для того мы с Давыдовым приехали в такую даль, чтобы я на незнакомых женщин таращилась.
– Бог с ним, с Абакумовым, - произнес Марат, и я заметила, как недовольно он поморщился. Это была мимолетная эмоция, но я успела её заметить. – У нас проблемы посерьезнее.
Григорий Филиппович на меня посмотрел.
– Ты больше не разговаривала с матерью?
Я качнула головой.
– Нет. И желания такого не имею.
– Да это понятно. Вот только варианта другого нет.
Я нахмурилась. На Марата посмотрела, а у Лысовского переспросила:
– Дядя Гриша, ты хочешь, чтобы я с ней встретилась?
– Я хочу, чтобы ты сделала то, что должна. То, что ей и обещала. Защитила своё имя и имя отца.
– Я не хочу. Не хочу говорить по душам с журналистами… Вообще ни с кем!
– А есть выбор? – Марат выглядел недовольным. – Нужно было убирать их из Москвы вовремя. А сейчас твоя мать и сестра наслаждаются всеобщим вниманием.
– И постараются его не потерять.
– Вот именно, - разозлился Давыдов. На месте ему не сиделось, и он расхаживал по веранде взад-вперед. Повернулся ко мне. – Маша, ты же прекрасно знаешь сценарий таких скандалов. Надо постоянно подпитывать огонь. Как можно дольше.
– Некоторым везет, скандал перестает гореть, но тлеет годами.
– Не хотелось бы, - зло буркнул Давыдов.
Они с Лысовским обменивались своим недовольством, а я сидела, молчала, и понимала, что от огласки мне никуда не деться. Нас с отцом и без того склоняют уже вторую неделю, только ленивый не рассуждает о моральных качествах нашей семьи. Куда уже хуже, не знаю.
– Сколько им платят?
– Достаточно. Больше, чем достаточно, я бы сказал, - недовольно проговорил Давыдов. – Пал Палыч когда мне сообщал сумму гонорара за каждое интервью, завистливо вздыхал.