Природа плакала в тот день...
Шрифт:
Врач расписал назначения на бумажке, что-то еще объяснил Тому насчет волдырей и как складывать марлю в случае чего, как обрабатывать раны… Билл закрыл глаза и сделал вид, что ему вот вообще плохо. Плохо настолько, что сейчас скончается. Он не хотел общаться с братом, не хотел смотреть ему в глаза, видеть в них обиду, разочарование, ему было стыдно. Даже не так. Ему было Стыдно с большой буквы. После того, что Билл вчера наговорил, он вообще не смел рассчитывать ни на какую помощь с его стороны. Проблема только в том, что, похоже, без Тома ему не обойтись… Хотя… если Том уйдет, он поймет.
Том не ушел.
Через пару часов температура опять поползла вверх. Билла начало тошнить. Через час в бунгало не осталось ни одной чистой простыни или одеяла. Том, не покривившись ни разу, свернул перепачканное белье и вызвал горничную. Билла трясло. Он лежал в позе эмбриона какого-то подозрительно зеленоватого цвета и, как побитая собачонка, следил за молчаливыми перемещениями брата. За все это время они перекинулись едва ль десятком фраз, хотя раньше не могли переговорить друг друга…
А еще спустя какое-то время он понял, что не может больше лежать ни на спине, ни на боку, ни на животе — становилось больно. Том мазал его кремом, дул на горящую кожу… и молчал.
Он прикладывал ему холодные компрессы на лоб, когда маленькие циферки резво пересекли границу в сорок градусов и устремились дальше. Билл смотрел на брата мутным взглядом и старался не потерять сознание. Обещанных судорог вроде бы не намечалось, но так хреново ему не было даже после серьезного алкогольного отравления. Том с руки кормил его таблетками, что-то бормотал очень тихо и явно нервничал. Билл старался улыбаться ему. Пил воду и его опять рвало полурастворившимися таблетками и желчью. Том убирал… Раздавливал лекарство в ложке, разрешал сделать всего один-два глотка воды, чтобы смыть горечь с языка.
Температура медленно снижалась. Стало немного полегче, если не считать того, что он опять был весь мокрый и снова дрожал от холода. Том лежал рядом какой-то потерянный, вымотанный. Теплый. Билл уткнулся ему холодным носом между лопаток и грелся. Он не знал, что за сутки Том не отошел от него ни на шаг.
Глава 7.
Он проснулся, когда за окном стояла глубокая ночь, громыхал гром и сверкали молнии. Ливень стучался в окна, трепал сквозь небольшую щель тюль, образуя в спальне сквозняк. В бунгало было тихо-тихо. Ни шороха. И если бы ни дождь, Билл бы решил, что мир вымер, пока он спал.
Он попробовал сесть. Это получилось. Голова не кружилась и была относительно светлой. Не болит, что немаловажно. Осторожно встал, боясь отойти от кровати и снова грохнуться в обморок. Вроде бы ноги держат, хотя и не слишком уверенно. Сделал пару шагов до торшера. Включил свет. Прищурился. Около кресла валялся ворох одежды. Билл присмотрелся — несколько футболок. Видимо Том, когда переодевал его, мокрого от пота, кидал их в сторону, чтобы не мешались, а потом просто собрал в одну кучу на полу — все равно стирать. На столе лежали вскрытые шприцы и упаковки с лекарствами. Билл не помнил, чтобы брат его колол.
Шаркая ногами, отправился на кухню. Пустой желудок сводило судорогой, надо было в него положить хоть корочку хлеба. И очень хотелось пить. Стараясь не шуметь, он достал йогурт, сделал пару глотков и замер около раковины, ожидая реакции организма. Организм поворчал, покряхтел и принял продукт. Билл быстро выпил содержимое бутылки, но от раковины отходить не стал. Сам за собой он убрать не сможет, просить Тома — бесчеловечно, а вызывать среди ночи горничную слишком накладно. Вроде бы не тошнит. И голова не кружится. Как же ему повезло, что есть Том. Будь он один, он бы непременно загнулся. Но Том не даст, не отпустит его просто так. Надо будет извиниться за те слова. Он был не прав. Да и Том в глазах этой итальянской девочки будет выглядеть подонком, а он ведь не такой, брат хороший, заботливый. Он умеет любить, хочет любить и имеет на это право. Да и девочка хорошая, смешная, ласковая. Вон как Том перед ней распушился, вьется плющом, все свое очарование в ход пустил. Билл улыбнулся. Он извинится завтра же. Остается надеяться только на то, что Том не наломал дров в то утро.
Однако извиниться он не смог. Утром Билл столкнулся с ним в коридоре — брат стоял промокший насквозь и пытался развесить на крючках толстовку, с которой лилась вода. Джинсы мокрые и все в песке. Футболка облепила тело.
— От Луизы? — робко спросил Билл, ища хоть какую-то зацепку для такого важного разговора.
— Нет, — буркнул он, проходя мимо.
— Как она? — тихо-тихо.
Том слышал. Но не ответил. Оставляя мокрые следы, прошлепал к себе в комнату и закрыл дверь.
Билл сел на диван в гостиной и принялся ждать, тупо переключая каналы.
Том не появился и к вечеру, хотя не спал — Билл слышал, как брат разговаривает с кем-то по телефону. Он подошел к двери, вошел и скромно уселся на ближайший стул. На кровати работает ноутбук. Судя по смятому покрывалу, Том просто валялся на постели и лазил в Интернете. Загородив трубку рукой, спросил:
— Ты плохо себя чувствуешь?
— Нет.
Том кивнул и вышел из комнаты.
Вышел и не вернулся.
Билл чувствовал себя полнейшим ничтожеством.
Он предпринял еще одну попытку поговорить и извиниться.
Том обнаружился в столовой с тарелкой, в которой лежала прекрасная отбивная, картофель фри, рядом стояла мисочка с салатом и бутылка свежевыжатого сока. Он увлеченно с кем-то переписывался по телефону. Билл оценил скромность трапезы, мысленно заткнув бунтующий голодный желудок.
— Я просто хотел сказать спасибо, что ты…
Том не слушал. Приложил трубку к уху и опять с кем-то принялся болтать.
Билл рассеянно кивнул и с горечью проговорил себе под нос:
— Третий лишний, я понял…
Он не выходил из своей комнаты почти весь следующий день, наблюдая за дождем на улице. Хотелось распахнуть окно, выйти на воздух и дышать полной грудью. Хотелось кричать от боли и отчаянья, что так сильно обидел самого близкого и родного человека. Хотелось, чтобы он пришел, спросил о самочувствии, поговорил… Рассказал…
Он не приходил.
Он за весь день ни разу не зашел, хотя сидел дома.