Природа плакала в тот день...
Шрифт:
— Что случилось? — повторил Рон в машине, садясь рядом.
Билл нервно курил. Руки и подбородок дрожали.
— Поссорились что ли?
Он кивнул.
— Настолько сильно?
Кивок.
— Помиритесь еще, — откинулся на спинку парень. — Вы же вечно ругаетесь по мелочам.
Он покачал головой и затянулся так, словно одной затяжкой хотел испепелить сигарету.
— Что случилось?
— Он мне отпуск испортил. Весь. Вообразил, что влюбился в девку, и вот эта девка за нами везде таскалась, делая вид, что не знает, кто такой Томми Каулитц. Я чуть не сдох! Велел ему пойти подрочить, чтобы сперма на мозги не давила. И ладно б, если девка была красивой, я понимаю. Но тут… Уродка уродкой! Глаза на полморды, тощая, плоская, как доска, без сисек, нос с горбинкой. Ну натуральная Квазимода, только в юбке!
Ребята
— Я покажу, у меня фотоаппарат в сумке, — оживился Билл, обнаружив сторонников.
Достал камеру, нашел нужные снимки. Протянул Рону. Друг посмотрел, скептически скривился. Пауль нетерпеливо крутился за рулем — на ближайшем светофоре надо посмотреть.
— Слушай, ну нормальная девчонка, — хмыкнул Рон. — Пауль, скажи.
Тот быстро пролистал снимки.
— Не красавица, конечно, угловатая… Я думал, будет хуже. Нос как нос… Глаза очень красивые.
— Глаза, да, красивые. И сама ничего. Симпатичная. Молоденькая совсем.
— Да что вы понимаете! — вскипел Билл, отбирая фотоаппарат. Хотел стереть снимки назло Тому. Рука не поднялась…
Только бы он поехал домой… Он должен приехать домой. Ну куда ему тут ехать? Кому он нужен со своими тридцатью тремя чемоданами?
— А если бы вы знали, как мы рассуждали о высоком! — заливался Билл. — Она вся такая утонченная, такая нежная, а наш Томми, быдло деревенское, говорить с ней не может — она не понимает его мужицкого юмора! Пришлось ее тонкий, аристократический учить, — он смешно оттопырил мизинчик, изображает, что смотрит в монокль.
Ребята опять заржали. И он с ними громче всех. И слезы по щекам поползли. Это от смеха. Да, это от смеха. Как же больно в груди…
— С моей бурной фантазией я уже в гробу! — хохотал Рон, всхлипывая и дрыгая ногами.
Дома он неторопливо переоделся и привел себя в порядок. Скулы все еще остро очерчены. Живот впал. Несколько дней прошло, а выглядит до сих пор, как скелет. Чертов Том со своей Луизой! Сиделка, твою мать! Хм, нянька! Сука! Вот где его носит?
Он напился в баре, куда его привели друзья. Напился отчаянно, быстро, словно хотел отключить голову, не думать, не переживать. Вышло еще хуже. Роман брата оброс некрасивыми подробностями, не имеющими ничего общего с действительностью. Ребята рыдали от смеха, бились головами о столешницу, держались за животы и сучили ногами. Билл неприлично громко ржал, временами тоскливо поглядывая на телефон, ожидая, что тот оживет знакомым именем. Телефон молчал. Билл злился еще больше, язвил еще жесточе, гоготал еще громче…
Вернувшись домой, первым делом бросил взгляд на обувную тумбу, где всегда аккуратно стояли кроссовки брата. На месте! Он облегченно выдохнул и мягко улыбнулся. Вернулся…
Рон и Пауль завалились в спальню старшего. Том, в домашних спортивных штанах, с голым торсом и распущенными дредами, встретил их с улыбкой.
— Наслышаны-наслышаны о твоей телочке, — обнимая, хлопал брата по спине Пауль.
Тот через плечо друга бросил недовольный взгляд на Билла. Мельком. Но Билл заметил и покраснел, опустил глаза, жалея, что не может провалиться сквозь землю. Кто его за язык тянул? Зачем он им рассказал?
— Представляю, что он вам наговорил, — засмеялся Том. Сколько фальши в том смехе…
— Даже не представляй! — загоготал Рон. — Вот ты влип!
— Так вышло, — скалился он, но Билл чувствовал, что дело пахнет скандалом. Еще одним. А может и мордобоем… Только теперь натуральным. И Билл не был уверен, что Том пожалеет его концертную морду.
— Ну что вы пристали к человеку? — начал оттягивать внимание от щекотливой темы Билл. — Я ром привез! Айда в гостиную! Том, тащи бокалы, а я лед поищу. — Том одарил его взглядом, под которым хотелось умереть. Он вновь профессионально улыбнулся и просительно произнес: — Ты же не откажешься выпить с друзьями? Ты не оскорбишь их отказом?
Потом они сидели в гостиной, пили ром, виски и еще какую-то бормотуху, которую ребята в прошлый раз привезли из Мексики, и болтали обо всем. Сначала Рон и Пауль еще как-то пытались выведать у виновника торжества про девушку, но тот лишь коротко отшучивался, в то время как Билл всякий раз затаивал дыхание,
Глава 9.
Если бы Билл знал заранее, чем обернется его пьяный треп, он бы накануне вырвал себе язык и съел его еще теплым и трепыхающимся. Новость о курортном романе брата быстро стала достоянием общественности, об этом не кричали разве что из утюга. Но Билл был уверен — это дело времени. Его «подробности» обросли новыми, зачастую фантастическими дополнительными подробностями, и теперь на тусовках и в интервью Тома доставали вопросами о брошенной девушке или о бросившей его девушке. Ее старались отыскать, узнать что-то. Вскоре откуда-то объявился десяток Луиз, утверждающих, что именно они отдыхали с Томми, и именно с ними он поступил бесчеловечно. Они плакались в Интернете, журналисты строчили статьи, рассказывая жадной до зрелищ публике романтические сказки о чудовище в мешковатой одежде. Сначала Том, загнанный в угол, раздраженно прищуривался, громко хохотал и язвительно отшучивался, потом начал отказываться от тусовок и интервью (впрочем, его присутствия в последних и не требовалось — их пиарщик не зря ел свой хлеб), а потом и вовсе стал избегать встреч даже с близкими друзьями. Билл краснел, бледнел и ненавидел себя за идиотизм, потому что, как и следовало ожидать, это не только не способствовало восстановлению отношений, но и отдалило брата от него еще больше. А если быть объективным до конца, то всё летело в тартарары. Он понял это, когда они перестали вместе завтракать. Обычно кто-то из них готовил завтрак для двоих. Сейчас же выйдя утром на кухню и усевшись на любимый стул, Билл остался несколько озадаченным — Том сделал завтрак только себе и унес его в комнату. Пожав плечами, парень налил кофе, нарезал бутербродов и тоже ушел к себе — подумаешь, обиделся он. Но так повторилось на второй день, а потом на третий… И через неделю… А еще Том с ним категорически не общался дома. Обходил, как мебель, как мешающийся стул посреди комнаты. Билл пытался с ним поговорить, объяснить все. Он хотел обсудить распространившуюся сплетню и вместе подумать, как ее пресечь. Хотел поддержать брата, как тот всегда поддерживал его во всех скандалах. Но Том не нуждался в его поддержке. Стоило Биллу открыть рот, и у брата тут же находились дела поважней — он вставал и выходил. Однажды Билл попытался загородить собой проход из спальни, не давая ему сбежать, но более сильный Том вытолкал его взашей, и к вечеру дверь в комнату украсил замок. Билл, когда увидел, даже дар речи потерял. И тоже обиделся. Перестал ходить за ним хвостом и ловить капли его внимания. Они больше не здоровались по утрам, не желали друг другу спокойной ночи, не спрашивали, как дела и что нового, они жили словно абсолютно чужие люди, не замечая присутствия друг друга.
Всё менялось в публичных местах и на работе. Том становился веселым, активным, много шутил. Они спокойно общались по работе, спорили, ругались, вместе на кого-то нападали и защищали друг друга. Они по-прежнему хохмили на интервью, перехватывая мысли друг друга. Только больше не садились рядом. Нет, если Биллу удавалось сесть на диванчик в студии последним, то он выбирал место рядом с братом. Но как только Том это заметил, всё быстро прекратилось: старший близнец в одном углу, младший — в другом. Билл, словно попугай, на всех интервью твердил, как дорог ему брат и что он самый близкий для него человек. Том все переводил в шутку, а Билл видел раздражение во взгляде и чуть кривящиеся губы. Однако, стоило им скрыться с глаз любопытствующих или пересечь порог студии, как все переворачивалось с ног на голову — его веселого Тома подменяли на другого, чужого Тома. Первое время Билл отказывался в это верить, теребил его, пытался разговорить, понимая, что не может только что ржущий во всю глотку брат резко стать угрюмым и неразговорчивым. Потом смирился. Сам скисал. Садился на заднее сидение большой черной машины и мрачно утыкался в окно.