Привычка выживать
Шрифт:
Эффи взмахнула руками от неожиданности, но не возразила. Позже ей удалось выкроить несколько мгновений для того, чтобы спросить Энорабию о том, когда Каролина узнала о том, кем в действительности был ее отец. Энорабия в свойственной ей манере, сообщила о том, что об этом не имеет никакого представления, но поделилась своими подозрениями на этот счет.
– Он никогда не говорил ей прямо, - Энорабия наблюдала за девочкой, которая все еще сидела в коридоре. Эффи помогала Энорабии одеться в кабинете врача после всех процедур. – Но в том, как он относился к ее матери, да и к ней самой, не делал никакой загадки. Думаю, Каролина и прежде слышала сплетни о странном замужестве своей матери. Может, сам Сноу объяснял ей, как получилось, что она родилась месяцев через
– Скажи, - Эффи не удержалась от вопроса, - а почему ты не ненавидишь ее?
– Понятия не имею, - ответила Энорабия. – Сперва она была куском мяса, которое нужно сначала хранить и в нужный момент использовать по назначению, а потом я просто привыкла к ней. Сейчас я вряд ли смогу возненавидеть ее. Сейчас ее я даже люблю.
Эффи удивилась такой искренности.
– Но ты все равно уезжаешь, - укорила Вторую капитолийка.
– Да. Но знаешь, чему меня научил режим президента Сноу? – Энорабия застегнула последние пуговицы на блузе действующей рукой и подождала, пока Эффи попытается угадать ответ. – Он научил меня тому, что то, что любишь, делает тебя слабой, а я не привыкла быть слабой. И я уже не хочу привыкать. Да и ей не нужно окончательно привязываться ко мне. Понимаешь?
Впервые Энорабия спросила что-то у Эффи. Просто спросила, точно проявляя ту часть себя, которую так долго скрывала. Ту часть, которая останется в Капитолии, а затем умрет в мучениях, рядом с маленькой девочкой, которую еще никто не спрашивал, чего же хочет она.
Каролина хочет многого. Чтобы все оставалось прежним. Ей нравилось жить среди сумасшедших, хотя ее симпатии к победителям Голодных Игр, которые вопреки здравому смыслу, не жаждали ее крови, могли оказаться только привычкой. Ей нравилось наблюдать за их перепалками, даже за их ссорами, которые не казались больше ссорами врагов, а оставались ссорами, так часто возникающими в по-настоящему крепких семьях. Ей нравилось то, как они выражали свои симпатии через поток обвинений и угроз. Ей казалось, что она на своем месте, что она сумела найти свое место там, где не ожидала его найти, поэтому втайне она мечтала о том, что Энорабия никуда не уедет. Каролина была готова терпеть в Центре вечно командующего Гейла, на команды которого никто не обращал внимания. Каролине казалось, что Гейл старался разрушить всю жизнь Каролины, но еще ей казалось, что, узнай она Гейла ближе и сумей она полюбить его, он ответил бы ей взаимностью. Не сразу, конечно. Он даже мог попытаться убить ее пару раз, но не смертельно, так, понарошку. Каролина присматривалась к Джоанне, а потом притащила ее в зал, чтобы метать ножи под бдительным оком временно ушедшей от тренировок Энорабии. Каролина подыгрывала Хеймитчу, чтобы вытащить Китнисс на свежий воздух, а затем делала все, чтобы и остальные проживающие в Центре собрались вместе. Пусть даже с помощью угроз и шантажа. Пусть даже для того, чтобы опять начать ругаться. Каролина просто находилась в их кругу, на крыше Центра, и ловила себя на мысли, что почти счастлива.
Но счастье недолговечно. У счастья всегда есть привкус отчаяния.
Поздней ночью Эффи вернулась в Центр в гордом одиночестве. Каролина к тому моменту уже спала, и обо всем узнала утром, пожалев, что ее отсрочка была так недолговременна.
Каролина, конечно, не из тех, кто бегает от проблем.
Но Каролина хочет быть счастливой.
…
Центр погружен в темноту. Эффи идет на тусклый и непостоянный свет, чтобы попасть в непривычно пустую гостиную. Джоанна щелкает семечки, закинув ноги на зеркальный столик, Хеймитч развалился на диване и без остановки переключает каналы телевизора, содержимое которых его нисколько не интересует. Он первым замечает Эффи, и будто на мгновение затаивает дыхание, а потом отводит свой взгляд.
–
Джоанна оборачивается, желая развить мысль Эбернети, но отчего-то передумывает.
– У тебя сейчас выражение лица человека, который должен сообщить две новости, одна из них очень плохая, другая – средне хорошая. Начни с хорошей.
У Эффи нет хороших новостей, поэтому она сообщает единственную новость, так и не решившись переступить порога общей гостиной. И Джоанна, и Хеймитч молчат. Молчание длится слишком долго, поэтому Эффи решает продолжить то, ради чего, собственно, сюда вернулась, и поэтому идет в свою комнату, чтобы собрать вещи.
– Значит, ты убежишь от нас именно теперь? – спрашивает у нее Джоанна, останавливаясь в дверях. Сложно понять, о чем она думает, оставаясь в темноте; голос ее подозрительно спокоен.
– Я вернусь в квартиру, которую занимала до этого момента, - отвечает Эффи, не прекращая своего занятия. – Она ближе к больнице, - здесь Эффи замирает. – Впрочем, это ложь. Правда в том, что я больше не могу оставаться здесь, - пауза. – С вами. Вы сводите меня с ума.
Джоанна усмехается.
– Значит, ты бежишь? – уточняет она.
– Пусть так, - не спорит Эффи.
– Как давно ты принимаешь эти таблетки? – следует еще один вопрос, но Эффи сыта по горло вопросами и ответами на них. Она не говорит этого вслух, только качает головой, не нарушая повисшего молчания и застегивая сумку. В сумку, конечно, помещаются далеко не все вещи, но Эффи все равно. Эффи кажется, что в ближайшее время ей не понадобится разнообразный гардероб, потому что она будет биться головой о мягкую стену в одной из палат местной больницы.
Когда Эффи идет по коридору, Джоанна следует за ней. Не дальше гостиной, нет. Седьмая останавливается рядом с Хеймитчем, который сидит без движения на диване, глядя в одну точку.
– Тебе лучше побыть с ней, - говорит Джоанна. Ей кажется сейчас, что она получила в награду за прошлые поступки желанный дар. Ей кажется, что она совершенно ничего не чувствует сейчас, и мысли ее спокойны и собраны, как бойцы из отряда Гейла.
– Хеймитч, - зовет она и даже наклоняется к уху мужчины. – Тебе лучше побыть с нею.
– Я должен быть рядом с Китнисс, - качает головой Эбернети. – Я должен быть рядом с ней, когда она узнает…
– К черту Китнисс, - одергивает его Джоанна. – Рядом с Китнисс будет целая команда сочувствующих. Если тебя это успокоит, рядом с Китнисс буду я, хотя почему тебя это должно успокоить? – Джоанна улыбается, а потом повышает голос. – Эффи нельзя быть одной сейчас. Пит обязательно послал бы тебя к Эффи, тот, прежний Пит, которого ты любил, как сына. Ты ведь любил его, правда? Так подними свою старую задницу и сделай уже наконец то, что нужно сделать. И пусть это что-то будет сделано не во благо святой Китнисс Эвердин.
Хеймитч не чувствует ни злости, ни раздражения. Смотрит на Джоанну так, будто видит в первый раз. Джоанна спокойна. Джоанна продолжает улыбаться.
– Ты еще здесь? – оглядывается она по сторонам, показывая свое удивление. Хеймитч поднимается, медлит у дверей, но не произносит ни единого слова. Какое-то время Джоанна думает о том, что Хеймитч действительно сдал за последнее время сильнее, чем за все предыдущие годы. Она готова даже поклясться, что слышала странный треск; с таким треском ломается то, что было когда-то сильным человеком. Впрочем, относился ли этот треск к Хеймитчу?
Смех Джоанны в тишине спящего Центра кажется безумным. Хотя, кажется ли? Ее смех безумен, каким бывает смех человека, только что осознавшего, что обстоятельства его окончательно сломали.
…
Хеймитч догоняет Эффи у темного перекрестка.
– Ты серьезно собираешься идти по этому чертову городу в своих туфлях? – ворчит Эбернети, отнимая у Эффи сумку с вещами. Эффи смотрит на него, как на безумца.
– Нет. Я еще не успела отпустить машину, просто водителю нужно было заскочить куда-то, пока я собиралась, - Эбернети фыркает. – Ты можешь возвращаться.