Привычка выживать
Шрифт:
К несчастью, не только в его больную голову приходит плохая мысль оказаться здесь в столь позднее время. Он чувствует, как наверху кто-то входит в лифт, нажимает светящиеся кнопки. Считает до пяти, и лифт открывается именно на первом этаже. Он слышит ее осторожные шаги, даже ее дыхание, в темноте кажущееся оглушительно громким, и пытается разобраться в собственных ощущениях. Он уже видел ее. После охмора, когда пытался задушить, и много позже. Он видел ее еще до лечения, и уже не пробовал оборвать ее жизнь, хотя до сих пор не может понять, почему. Он наблюдал за ней, неподвижно лежащей под проводами, спящей, но кажущейся мертвой.
Ее все еще зовут Китнисс Эвердин. Она все еще носит свой обгоревший, пропитанный кровью, кое-где въевшийся в кожу расплавленной тканью костюм Сойки-Пересмешницы.
Его зовут Пит Мелларк. Он все еще пытается найти доказательства того, что введенный в его кровь яд давным-давно не управляет им. Он не чувствует к ней совершенно ничего, но не знает, что изменилось в ее отношении к нему. Единственное, в чем он уверен – им не стоит встречаться вот так, с глазу на глаз, в здании, полном спящих людей, ни один из которых не будет достаточно проворен, чтобы успеть и прекратить… что? Что-то, чего Пит ждет и чего боится, но не может точно сказать, что это такое.
Китнисс подходит ближе.
– Пит?
Когда-то такое уже было. Здесь, в этом здании. Разговор по душам между теми, кто должен был стать вскоре соперниками. Когда-то давно, так давно, что Питу не хочется вспоминать об этом. Но одно воспоминание тянет за собой другое, и уже не такое безоблачно спокойное, а подернутое цветом алой ярости, воспоминание, которое ему так удачно внушили, чтобы он видел в сидящей напротив девушке опаснейшего из существующих врагов.
– Да, Китнисс, - отвечает он, не сумев избежать паузы.
Он не видит в ней врага, нет. Он не видит в ней даже нее саму – будто бы ее здесь вообще нет. И он не улыбается ей. Он поворачивает голову на звук ее спокойного голоса, и ждет, когда она сядет напротив. В темноте почти не видно выражения ее лица, но в голосе он обреченно слышит нежность. Нежность, которая окрыляла бы его прежде, и нежность, которая теперь может стать большой проблемой.
– Я рада видеть тебя, Пит, - говорит Китнисс и делает над собой усилие, чтобы не казаться совсем уж влюбленной девчонкой, каковой она, по сути, никогда не была. – Но ты этому не рад, правда?
Ей хочется сказать еще что-то, что-то очень важное, что-то, к чему она долго готовилась. Но Пит принимает решение прежде, чем она поставит себя в неловкое положение. В конце концов, зачем тянуть и обманывать? Чем дольше будет между ними соблюдаться обет многозначительного молчания, тем больнее ей будет после. Собственное направление мыслей заставляет Пита даже улыбнуться. Переродок он или нет, ненавидит ли он ее или к ней абсолютно равнодушен – он переживает, зная, что заставит ее страдать.
Китнисс смотрит в его сторону очень внимательно, и темнота, которой Пит рад, заставляет ее нервничать и всматриваться сильнее и сильнее, пытаясь полностью увидеть его лицо. Китнисс не улыбается, но не может держать руки на коленях, как примерная ученица, и постоянно сжимает и разжимает тонкие пальцы. Такой незнакомый жест. Такое незнакомое волнение.
– Каждую ночь я убиваю тебя, - говорит Пит спокойно, и садится ближе к неяркому свету, горящему в холле, чтобы она видела его, оставаясь
– Значит, у них получилось. Они сломали тебя. Превратили тебя в чудовище, которым ты никогда не был.
Она тоже вспоминает ту ночь перед первыми Голодными играми. Ту темноту, что прятала их двоих на крыше Тренировочного Центра, ту долгую ночь, которая должна была стать их последней ночью, проведенной вне Арены. И она с поразительной точностью воспроизводит его собственные слова, и она смеется над ним, над его слабостью, над тем, что он позволил сотворить над собой то, чего больше всего боялся.
– Или я всегда был чудовищем, - фыркает Пит, не пытаясь защищаться или отвечать на ее удар, - просто я не знал этого.
…
Плутарх собирает свою собственную коллекцию интересного видео. Он сетует лишь на то, что слишком много осталось в Центре мест, которые не были оснащены камерами – урезанный бюджет, устаревшая техника, какие-то неполадки и постоянные задержки поставок электроники из Третьего Дистрикта. Но он вполне доволен уже имеющимся у него компроматом одновременно на всех, задействованных в его новом шоу людей. Кстати, не так сильно эти больные и искалеченные Голодными Играми чемпионы и выдохлись. Их еще можно будет использовать какое-то время, выжать из них то немногое, что еще осталось – сарказм, иронию, ненависть и злость, всего понемногу, и получится неплохой коктейль, который, впрочем, он сможет использовать лишь в узких кругах посвященных. Для масс все эти победители должны быть сильными, должны поддерживать тот яркий и иллюзорный мир победы.
Единственное, что ему не дает покоя – это недосказанность. Между двумя, казалось бы, сданными в утиль фигурами, которые уже не смогут нормально взаимодействовать вместе. Пит Мелларк и Китнисс Эвердин. Он перематывает на начало ту нелепую сцену их ночного разговора, и думает о том, что впору ставить камеры для ночной съемки – света и тени слишком сильно прячут их от наблюдателей, а сказанные вслух слова не дают полной картины.
Пит говорит, что убивает ее каждую ночь; какая досадная честность, не имеющая под собой никаких активных действий. Девочка отвечает, девочка обречена на горькую правду, которой и без этого смертельно отравлена. Плутарху не нравится последняя фраза мальчишки, но еще больше ему не нравится то, что происходит в общей гостиной после его ухода.
Китнисс сидит на диване с ногами, против света, виден лишь ее темный силуэт. И Китнисс не двигается – так и сидит на диване в полной темноте с открытыми глазами, не шевелясь, не засыпая, не меняя положения окаменевшего тела. Сперва Плутарх думает, что это какой-то глюк записи, и проматывает видео вперед, но цифры на секундомере меняются, а изображение остается прежним. От собственных мыслей она приходит в себя только на рассвете, и Плутарх увеличивает картинку, сосредотачиваясь на выражении ее опустошенных глаз.