Приют одинокого слона, или Чешские каникулы
Шрифт:
Тогда я разузнал все о жертвах. Одна из них вышла замуж и уехала из города, зато другая была то, что надо. Девушка эта, по имени Оля Воробьева, в феврале 1989 года родила ребенка вне брака. Жила одна, жизнь у нее не задалась, она попивала и погуливала. Зато у нее был брат с тремя отсидками за плечами, достаточно авторитетная в определенных кругах фигура. Брат этот очень нежно любил свою непутевую сестричку и, надо полагать, был бы очень рад узнать, кто сотворил с ней такую гадость.
Так
Кассета эта какое-то время лежала у меня в сейфе без движения. Просто так, на всякий бякий случай. И только потом я понял, как именно могу ее использовать...»
* * *
1 января 2000 года
Висящие над плитой часы, сделанные в виде медной сковороды, показывали половину двенадцатого. Ложиться спать никто не собирался. Во-первых встали за полдень, перепутав день с ночью, а во-вторых, слишком все были взвинчены. Две смерти за сутки! И убийца рядышком. Кто? А черт его знает. Может быть, тот, кто сидит рядом. Или напротив. Или в углу.
Прикончив бутылку коньяка, мужчины вернулись в гостиную. Выбравшегося из туалета на полусогнутых Макса складировали на диван. Он промычал что-то невнятное, вздохнул тяжело и начал тихонько похрапывать. Оксана, поплотнее запахнув куртку и поджав под себя ноги, забилась в угол кресла. Она рассчитывала, что Вадим сядет рядом, но его опередила Лида.
– Можно?
– жалобно спросила она и, не дожидаясь ответа, прижалась к Оксане.
– Может, шубу принести?
– Не надо, - вздохнула та.
Вадим с Мишей принесли с чердака пахнущий пыльной плесенью матрас, бросили на него волчью шкуру и растянулись у камина, глядя на играющее пламя.
– Дров осталось мало, - Вадим помешал угли кочергой и заглянул в ящик.
– И угля тоже. Насколько я помню, угля в подвале есть еще немного, а дрова - все. Генка же говорил, что камин - только для понта, а не для отопления. Если нас в ближайшее время не откопают, придется идти валить ели.
– Под таким ветром и снегом?
– Кстати, вы слышите? Ветра-то, кажется, и нет уже.
Все замолчали и прислушались. Действительно было тихо. Только потрескивали поленья в камине. Что-то мягко ухнуло - наверно, снова сорвалась с крыши или с дерева снежная шапка.
Миша встал, подошел к двери, выглянул наружу. Ветра не было, но снег падал, да так густо, что не видно было даже нижней ступеньки крыльца. Огромные пушистые хлопья, словно перья из лопнувшей подушки, они были везде.
– Что толку, что ветра нет, - Миша закрыл дверь и вернулся к камину.
– Снег валит. Все сильнее и сильнее.
– Говоришь, ветра нет?
– совершенно трезвым голосом спросил Макс, поворачиваясь к ним лицом.
– Я вот что вспомнил. Я еще ночью подумал: что-то не так. Когда мы вошли к Генке, окно было открыто. Черт его знает, зачем ему понадобилось открывать окно. Не в этом дело. А в том, что на подоконник намело сугроб. Откуда он взялся? Напорошить могло, да. Но сугроб мог получиться только от сквозняка.
Миша чуть заметно вздрогнул, но заметил это только Вадим, который лежал рядом.
– Чего тут странного?
– Мишин голос звучал подозрительно беззаботно.
– Лидка же говорила, что открывала окно. Уж не знаю, зачем.
– Я же сказала, посмотреть на горы.
– Увидела?
– с ехидцей спросил Макс.
– Что?
– Горы.
– Нет. Слишком сильный был снег.
Макс усмехнулся, словно говоря: «Все ясно, господа!», и снова отвернулся к стене.
– И все-таки, почтенные, как спать будем?
– спросил сквозь зевоту Вадим.
– Топить ночью, думаю, не будем, иначе уже завтра останемся без топлива. Наверно, стоит все-таки заночевать здесь. Лиде с Оксаной сдвинем кресла, диван разложим. Ты, Мишка, можешь с Максом лечь, а я - на матрасе. Или наоборот.
– Ну нет!
– не согласилась Лида.
– Не буду я в кресле спать. Как хотите, а я пойду к себе. Завернусь в два одеяла, шубой накроюсь.
– И я здесь не хочу, - поддержал ее Макс.
– Диван скользкий.
– А где ты спать тогда будешь? С... мертвой?
Макс задумался.
– Ну, если вы с Ксюхой собираетесь здесь остаться, то я могу лечь в вашей комнате. Если, конечно, не возражаете.
– Мне все равно, - отмахнулась Оксана.
– Мне тоже, - поддержал ее Вадим.
– А ты, Мишка?