Признание
Шрифт:
— Выкладывай, не тяни! — У Никиты был вид гончей: он уже учуял след, но не было команды, и он мучился.
— Ведь «страха»-то никакого у меня нет, Китыч! Стыд есть, стыд и… другое. Там вот, понимаешь, внутри, где вмонтирован в нас природой удивительно простой по механике агрегат, — Глеб ткнул пальцем в грудь, — он всегда отчаянно стучит, когда я вспоминаю ту ночь. Но не от страха, от другого, совести, что ли, не знаю… И никакой суд не избавит меня от этой муки…
— Врешь ты все, врешь! — Никита точно прыгнул навстречу Глебу. — Врешь! Ты так
Глеб покачал головой и проговорил печально и тихо:
— Возможно, так и было. Поначалу. А в дальнейшем…
И Глеб подумал: почему Никита не вспоминает вопросы, с которыми пристал к нему Глеб тогда, в детском саду? О жене Никиты, об их разводе. Вряд ли вопросы эти можно определить как подобострастные. Или Кит о них забыл? Нет! Он их не забудет никогда. Просто ему так хочется хотя бы маленькой победы над Глебом…
— Что, Кит, тебе хочется, чтобы я зависел от тебя? Алены, Марины, да? — усмехнулся Глеб.
— Мадам, не берите в голову всяких глупостей, как говорят в Одессе, — буркнул Никита. Он чувствовал, что краснеет, и отвернулся.
Глеб окинул взглядом комнату.
— Послушай, Кит. Может быть, твоя жена и не ушла от тебя? Может быть, она просто тут затерялась, в этом хаосе?
— На досуге поищу, — не оборачиваясь, сухо ответил Никита.
Из показаний свидетелей по делу № 30/74.
Свидетельница М. Кутайсова:
«…Меня угнетало чувство страшного одиночества. Я была посвящена в тайну близкого человека. Он доверился мне, надеясь в душе, что я чем-то могу помочь. Его беда стала моей бедой… Но я чувствовала себя, как мне казалось, гораздо безысходней его — мне-то довериться было некому. И мне нужен был союзник, советчик, который так же любил Глеба, как и я… Я не знала, как отнесется Глеб к тому, что я задумала, но это была единственная возможность уйти от одиночества. Я была уверена, что в итоге Глеб это поймет и простит».
Марина принялась листать альбом сначала. Фотографии на толстом картонном основании. С вензелями… Бабушка Глеба. Рядом таращил глаза над черными усами молодой человек в цилиндре — дед Глеба… Рядом с нарзанным орлом какие-то тетки с ватными плечами старомодных платьев, мужчины в белых рубашках с длинными рукавами и в широких плоских кепи. «Привет из Железноводска».
Марина украдкой взглянула на Зою Алексеевну. Та продолжала месить тесто.
— А это кто? — Марина протянула чью-то фотографию.
Зоя Алексеевна мельком взглянула.
— Не помню. Все не соберусь альбом привести в порядок.
Голос ее звучал ровно, бесцветно. Так же как и в момент, когда Марина представилась и сообщила, что ей надо дождаться Глеба. Временами у Марины возникала мысль, что надо бы расположить Зою Алексеевну. Но ей хватало
И дома его не оказалось. Зоя Алексеевна пропустила Марину в квартиру. В огромном зеркале, в коридоре, Марина видела настороженные и любопытные глаза матери Глеба. Зоя Алексеевна ей не понравилась.
— Знаете, я вас представляла немного иначе, — произнесла Марина, присаживаясь на диван.
— Добрее. — Зоя Алексеевна разгадала ее мысли.
Марина растерялась и улыбнулась.
Зоя Алексеевна неопределенно покачала головой и вдруг резко засмеялась. Достала из шкафа толстый фотоальбом, положила перед Мариной и ушла на кухню. Вскоре вернулась, держа глубокую миску с мукой, откинула край скатерти и молча принялась замешивать тесто.
«Странная, — думала Марина. — Наверняка перебралась сюда из кухни, чтобы занимать меня. И молчит».
— Не помню, положила соду или нет? — Зоя Алексеевна взглянула на коричневый пакетик.
— Положили. Я видела, — ответила Марина. — Я даже подумала, что многовато.
— Значит, положила. — И она продолжала месить.
Белое тесто сыто выдавливалось между пальцами. Лениво пузырилось и лопалось, выстреливая сухой мукой.
— А вот и я! — Марина встряхнула старой фотографией. — И Аленка. А это Кит! Глебка-то, Глебка! Уши как веер!
Старая детсадовская фотография. Пожелтевшая от плохой обработки, от времени. С оборванными углами.
— Так вы что, давно знаете Глеба? — Зоя Алексеевна подсыпала в тесто еще немного муки.
— Что вы! С пяти лет.
— Вот как? Что-то я вас не помню.
— Ну… просто мы с вами не встречались. Моя мама работала заведующей в этом детском саду.
Зоя Алексеевна вскинула голову, пытаясь отбросить упавшие на глаза волосы, руки были в тесте. Но не удалось, наоборот, прядь еще плотнее прикрыла глаз. Марина подобрала жесткий, едва начинающий седеть локон и завела его к виску. Пальцы ощутили прохладу влажного лба. Зоя Алексеевна улыбнулась. И стала чем-то неуловимо похожа на Глеба.
— Мариночка, если нетрудно, достаньте, пожалуйста, корицу. С верхней полки.
Она кивнула в сторону черной глянцевой груды ящичков, тумбочек и отделений, составляющих вместе старый буфет.
— Значит, это и есть знаменитый «булль»? — Марина похлопала ладонью по буфету. — Дедушкино наследство?
— Вы и это знаете? — улыбнулась вновь Зоя Алексеевна.
— О, я много чего знаю. — Марина нашла банку с корицей, отломила кусочек на свой вкус, растерла и добавила в тесто. — Вообще-то, все в этой комнате мне знакомо. Хоть ни разу тут и не была… А там вот комната Глеба, да? Только вот вас я представляла иначе. Думала, что вы ростом выше. Я почему-то решила, что Глеб должен ростом на вас походить.