Призрак Томаса Кемпе. Чтоб не распалось время
Шрифт:
— Подлая штука, — сказал Саймон.
— Конечно. Поэтому я ужасно тревожусь. Теперь он не только за меня, теперь он и за других взялся.
Саймон сказал дружелюбно:
— Но теперь-то уж на тебя не подумают. И я не думаю, что это ты.
— А в другие разы думал?
— Понимаешь… — Саймон смутился. Еще бы не смутиться. — Сперва я думал… ну, что это, может быть, шутки.
— Ах, до чего смешные! Особенно для меня.
— Это все потому, что я по-настоящему не верил в привидения. Так, наполовину. На кого же думают теперь?
— На хулиганов. Которые ломают телефонные
Саймон радостно подхватил:
— Может, действительно они?
Джеймс внезапно почувствовал усталость. Он сказал:
— Ладно, пусть они. Пусть будет по-твоему.
Во всем, что касалось Томаса Кемпе, он мог полагаться только на себя, это ясно. А дело становилось все хуже. Тот взялся теперь и за других, вроде безобидной старой миссис Верити. Если бы она могла знать, думал Джеймс, что она наделала вчера, когда поднялась в мою комнату. Если бы она не вошла, мы с Бертом могли от него отделаться. А теперь? Теперь Томас Кемпе укрепился. Укрепился, стал независим и опасен.
Все эти мысли мешали получать удовольствие от рыбалки. К тому же у них была всего одна удочка — Саймона. Делиться удочкой при всем желании трудно. Спустя полчаса Джеймс расстался с Саймоном и пошел бродить по полям в обществе Тима.
День стоял золотой. Живые изгороди четкими темными линиями расчерчивали выцветшие поля, покрытые жнивьем. Сквозь изгороди пробивались солнечные лучи. От вязов, с вершины холма, тянулись длинные темные пальцы тени, и весь горизонт был окаймлен грациозными силуэтами деревьев на бледном фоне неба. Джеймс шагал по заросшей дороге вдоль обочин, покрытых ржаво-красным щавелем и тонким узором из сухих головок бутеня.
Вскоре к нему присоединился Арнольд, и они вместе вошли в рощицу возле фермы и ели чернику; Тим с Пальмерстоном рыскали в подлеске, а на ветках сидели голуби. Арнольд знал одно место, где прежде была каменоломня, а теперь — зеленые заросли; там можно было сидя съезжать с крутых склонов или, ухватившись за ветки, перебрасываться, как Тарзан, с одного края ямы на другой (про Тарзана Арнольд не знал, но Джеймс объяснил, и он сразу понял). Все это они проделывали, пока небо за деревьями не стало апельсиновым, потом бледно-лимонным и, наконец, зеленоватым. В лесу еще оставался бледный свет; с полей слетались грачи. Джеймс сказал, что пора домой, а то там поднимут шум, и они вместе пошли по тропе, а где-то на краю деревни Арнольд ушел, и Джеймс пошел домой один.
Дома было тепло, душно и пахло печенкой и беконом, которые готовились на ужин. Джеймс вошел тихо, потому что с его джинсами и свитером не все было в порядке и необходимо было почиститься прежде, чем его увидит мать.
Он пошел наверх все еще полный простором и небом и мелькающими узорами листвы, ощущая ладонями жесткую и нежную поверхность древесных стволов. На середине лестницы он столкнулся с Эллен. Она уставилась на него и спросила:
— Почему ты сейчас назвал Тима Пальмерстоном?
А он взглянул на нее, не слыша, и прошел в ванную.
Едва он пустил воду, как дверь за ним с силой захлопнулась. Сердце его упало; он узнал признаки присутствия Томаса Кемпе — какое-то беспокойство и напряжение в воздухе, вторжение кого-то сварливого,
Послание лежало на полу и было написано на комке бумаги, которую подкладывали, чтобы не стучала оконная рама. Джеймс развернул его и прочел:
«Скажи тм, кто ищетъ кладъ на Августовомъ пол, что половина причитается мн, ибо я указываю, гд искать въ нашихъ местахъ золото. Поспши, а не то пеняй на себя».
Сперва Джеймс не только рассердился, но и удивился. Потом он понял, о чем написал колдун, и хотел было посильнее хлопнуть дверью, выходя, но вспомнил, что за это достанется ему же, и решил немедленно дать ответ.
Он громко сказал:
— Послушайте, они вовсе не клады ищут. Теперь их не ищут. Вместо этого есть спортлото и другие штуки. А это археологи. Они ищут не золото, а битые горшки. — Про себя он добавил: «А если бы и золото, так тебе оно теперь ни к чему».
Комната помолчала; она словно пережевывала полученные сведения, чтобы выплюнуть ответ. С полки упала и разбилась бутылка шампуня. Аптечный ящик на стене опасно закачался.
— Да ладно уж! — крикнул Джеймс. — Ладно, схожу! Только не сейчас. Сейчас не могу. Меня сегодня уже не отпустят из дому.
Тишина и какое-то колебание. Затем Томас Кемпе, видимо, пошел на компромисс, потому что комната внезапно опустела, стала обычной и мирной. Джеймс остался наедине с запахом зубной пасты и разбитой бутылкой шампуня, которую ему предстояло как-то объяснить. Он кончил мыться и спустился вниз, чувствуя, что его загоняют в угол.
В школе он все время тревожился, сумел ли колдун понять, что его желание можно выполнить только во второй половине дня. И совершенно не представлял себе, что надо сказать или сделать, когда придет на раскопки. Эту проблему ему придется решать на месте.
Он позвал с собой Саймона. Арнольд наверняка охотно пошел бы, но Арнольда ему хотелось приберечь для особых случаев и более беззаботных времен. Сегодня Саймон мог оказать практическую помощь.
— Не можешь же ты просто сказать им, чтобы больше не копали. Они и внимания не обратят.
— Знаю.
— Так что же ты думаешь делать?
— Надеюсь что-нибудь придумать по дороге, — сердито ответил Джеймс.
Раскопки велись примерно в полумиле от городка. Пока мальчики добирались туда, вокруг уже чувствовалось сварливое присутствие Томаса Кемпе. Оно не было видно или слышно, но их окружала какая-то гнетущая атмосфера. И хотя осенний день был такой же золотой, как и накануне, они уже не могли видеть этого; ничего хорошего не было для них ни в широких кронах вязов на фоне неба, ни в пламенеющих листьях каштана, по которым они ступали. Они даже повздорили, выбирая дорогу.