Призраки коммунизма
Шрифт:
Культя брёл медленно. Он был понур, измучен приключениями и хотел спать.
19
Утро, раннее и свежее, расползалось по окрестностям. Местные жители ещё досматривали сны в тёплых норках, только Сява упрямо бодрствовал и демонстративно сторожил таз. Время от времени он бдительно приподнимался, посылая испепеляющие взгляды в сторону якобы затаившихся там и сям посягателей.
— Ага! — обрадовался попрошайка, как бы невзначай увидев критика. — Наконец-то!
Закатив глаза и заламывая руки, Сява поведал Культе о том, каким ужасным и изощрённым проискам он подвергался, со стороны огромного количества желающих умыкнуть сей замечательный таз. Добавил, что в связи с этими непредвиденными обстоятельствами вчерашние договорённости отменяются, требуется произвести их существенную переоценку в виде значительного увеличения причитающегося ему, Сяве, вознаграждения.
Культя, хмуро глянув на возбуждённого попрошайку, ничего не сказал, даже не возмутился. Он грубо вырвал свой таз из Сявиных лапок, отошёл в сторонку и погрузился в какие-то сугубо личные и, похоже, мрачные размышления.
— Кнут здесь? — спросил критик после того, как перевертел в голове множество громоздящихся там несуразностей. Похоже, он и не слышал того, что верный хранитель таза ему так красноречиво плёл всё это время.
— Они ещё спят, — ответил попрошайка.
— Спит? — переспросил Культя.
— Не спит, а спят, — поправил его Сява.
— Ну да, конечно. Так-так. Спят ещё. Ага. Ну, разумеется… А я вот фантик заработал.
— С неимоверным трудом, наверное? — съехидничал попрошайка.
Культя смолчал, поджал губы. Его глаза опять стали непроницаемыми.
— Зря-зря, напрасно, — вкрадчиво заговорил Сява. — Напрасно ты так вызывающе недружелюбен. Можно сказать, враждебен. Чревато это, понимаешь ли, некоторыми, так сказать, или даже, пожалуй, весьма порядочными, как бы это выразиться, последствиями. Причём очень даже отрицательного характера. Или свойства?
Критик мельком глянул на попрошайку, хмыкнул умудрённым смешком и отвернулся.
— Напрасно ты меня игнорируешь. Напрасно и, главное, не ко времени. Ты даже не знаешь, даже не догадываешься, какая удивительная идея посетила мой мозг, пока я сторожил тут твой таз. Надежно сторожил. Самоотверженно.
— И знать не желаю, — отрезал критик. — Я всё-таки ещё в своем уме.
— Ну и ладно, — вздохнул Сява. — Вот только, когда они проснуться, и мы пойдём в путь, ты за нами не топай, не увязывайся. Потому что нам такие, больно умные, не нужны, нам от таких умников одни неприятности, только тягости, невзгоды да сплошные лишения. Ты тут оставайся. Сядь вот на этот бугорок и думай. Ломай голову, пока чего-нибудь не придумаешь. Хотя другие, не такие вот умные и гордые, уже всё за всех придумали и сообразили. А ты, хоть даже треснешь от размышлений, хоть даже лопнешь от натуги, а вот такое, как я, всё равно не придумаешь, потому что у тебя одни бабы на уме.
Культя очнулся от своих дум, его лицо приняло осмысленное выражение, а глаза всё ещё с недоверием, но уже с некоторым интересом посмотрели на попрошайку. Тот сразу оживился, быстро подскочил к критику и горячо зашептал:
— Мне сегодня в ночь обалденная идейка на ум явилась. Очень толковая, прямо замечательная, можно сказать, восхитительная. Такая восхитительная, что я даже сомневаюсь, стоит ли тебя в неё посвящать. Разумно ли такую чудесную идейку кому попало запросто так выкладывать. А? Как ты думаешь?
— Я думаю точно так же. Держи её при себе и не выкладывай ни за какие фантики.
— М-да… Такая идейка, конечно, немалых фантиков стоит, но за некоторое их количество я всё-таки её выложил бы.
— Ни в коем случае! Не надумайся! Прогадаешь наверняка.
— А, пожалуй, действительно. Совершенно верно. Такого человека, как ты, в мой грандиозный план, лучше не посвящать. Толку от тебя никакого. Мускулы у тебя жидкие, фантазией не блещешь. А уж до чего жаден… Я тут живота своего не щадил, берёг его таз, а он?.. Не стану я такого человека в мой план посвящать. Нет-нет, не стану.
— Ну, так отвали и примолкни, — огрызнулся Культя. — Не я навязываюсь…
— Вот-вот. Вот именно. Вот так-то оно и так. Вот так-то оно, поди, и есть. Кнут, например, рот разинул, когда я ему рассказывал, а ты фыркаешь тут, точно капиталист толстопузый, которому опарышей худосочных поднесли. Не свойский ты парень, не компанейский. Зря Кнут тебя с собой таскает. Гнать таких надо на все четыре стороны. Вот проснётся Кнут, так ему и скажу: «Гони ты этого Культяпку на все четыре стороны. Не нужны такие Культяпки в нашей компании».
— А я ему скажу: «Гони-ка ты, Кнут, этого попрошайку с его идейками»… Как ты думаешь, кого Кнут послушает?
— Кого?
— Меня, конечно, — ухмыльнулся Культя. — Чтобы Кнут, да стал слушать какого-то попрошайку. Ни в жизнь.
— А давай поспорим! — загорячился Сява.
— Давай!
— На сто фантиков!
— А сколько это — сто?
— А вот такая куча, — показал руками Сява.
— Ну, давай! — не струсил Культя.
— Давай! — подпрыгнул попрошайка.
— А у тебя столько нет.
— И у тебя столько нет.
— Зато у меня один есть! — Критик выхватил из кармана фантик и треснул им об землю.
— Ну, ну, спокойнее, — осадил Сява. — Раз нету сто, то нечего и спорить.
— Так давай на один!
— На один как-то неинтересно, — завилял Сява, у которого не имелось и одного.
— Да ты, наверное, боишься? — заподозрил Культя.
— Ещё чего! — продолжал хорохориться Сява. — Просто, чтобы мой план претворить в жизнь, нужна компания. Кнут, кстати, очень подходит, и он готов делать сказку былью хоть сейчас.