Призраки прошлого
Шрифт:
— Рядом еще одна изба, милая.
Иду к следующему двору. Дом кузнеца. Здесь меня встретила куда более мрачная обстановка с какофонией голосов, массы чужих, немытых тел и смешанного смрада спертого воздуха. От представшей картины замерло сердце. Прямо земляному полу ползали дети с выпачканными черными физиономиями. На полатях между печью и стеной, грязными ступнями вперед, лежали две босые бабы — жена и сестра местного кузнеца. Завидев меня они нехотя зашевелились.
— Опять нагадила, — проворчала одна их них и, подскочила к девчонке, привела в порядок пол, насыпав на него земли, — Вот, уже третий день такое. Что — то съела, мерзавка! Убирать за ней не успеваешь!
— Лиона? —
Ощущаю мерзкий, свинцовый привкус горечи во рту. Лиона еще на груди, а теперь, когда инквизиторы Роана увели мать, она почти обречена.
— Только… — сестра кузнеца подошла совсем близко и зашептала, — это Вирена наклеветала, за то, что та жениха у нее увела. Отомстила ж гадина…
— Роан — справедлив, разберется, — выдавила я, стараясь всеми силами сдержать внутреннюю злость. Отнять мать у грудного ребенка по наговору, когда второй родитель сгинул в походах во славу империи? Чему я удивляюсь? Семь лет назад так же увели мою. Проклятый Палач! Готовая поклясться — никого из них Лиона больше не увидит, отныне она сирота, ведь оттуда, куда увели Ижению обратно не возвращаются.
Вдохнула глубже мысленно посчитав до пяти.
— В деревне кто грудью кормит?
— Ольда.
— Отмойте Лиону от грязи и отдайте ей, — там хотя бы пол чистый, а главное — целительное женское молоко, — и вот капли от ее недуга.
Оставляю очередную склянку, которую чисто интуитивно догадалась прихватить с собой, но ощущаю себя неумелым портным, не успевающим латать дыры на ветхой одежде.
Вернулась проведать Тиона — без изменений, но и ухудшения нет. Уже радует.
К моему счастью, этот кошмар длился не целую вечность. Плетусь обратно на мыс «Марли» уже на закате абсолютно вымотанная, выжатая до основания, буквально выпотрошенная, но удовлетворенная. Все живы. Если Тион переживет ночь, есть надежда на благоприятный исход, а если нет. Ну, что ж, это будет первый и неудачный опыт, который, скорее всего, поставит жирную точку в моих стремлениях достичь успехов в области медицины. Ко мне и раньше обращались просто за лекарством, иногда в деревню ездил лекарь гарнизона, что кстати не входило в его обязанности, у него тоже случались летальные исходы, но это были «его» смерти. Сегодня произошел мой первый самостоятельный выезд на столь запущенный случай. Пора понять, что если я хочу заниматься этим серьезно, как бы не бегала, рано или поздно придется столкнуться со смертью лицом к лицу.
Прожигающая мелкая, сквозная дрожь подводит итог сегодняшнему «боевому» крещению. Привязываю к голой веточке небольшого кустика фыркающую Встречную и спускаюсь вниз прямо к морю. Направляясь вдоль береговой линии, восторженно вглядываясь в бесконечную даль. Все то же небо, но уже неспокойное — низкое, устрашающее и, кажется вот — вот обрушится, задавит летящими брюхатыми облаками. Ветер пронизывает до костей и рвет растрепавшуюся косу. Обожаю стихию! Она пугает и восхищает одновременно, будто предупреждает какие мы ничтожно — слабые и перед сокрушительной силой природы и умыслом провидения. Ноги вязнут в песке, а волны заливают ботинки по самые щиколотки, грозя промочить и подол платья, но мне плевать. Присаживаюсь на корточки, опуская руки в ледяную воду, прижимая мокрые ладони к пылающим щекам. Острые иголочки впиваются в разгоряченные поры на коже, и я устало закрываю глаза. Привычка ходить по вечерам к морю, подводя итог прожитому дню выработалась годами, не говоря уже о пользе вечернего моциона для крепости сна.
Из
Когда и откуда взялись мои непозволительные, запрещенные мысли? Сомнений так много, что кажется голова вот — вот взорвется! Нет, они не пришли внезапно, а нарастали год от года, как снежный ком и начало им положено с уходом матери, и печальным исчезновением Кайя. Отец — с молодых ногтей преданный сторонник императора, но ярый ненавистник Роана, как и многие из среды военных, но произносить это вслух чревато неприятностями. Везде глаза и уши, поэтому надо молчать. На моей семье уже есть клеймо и любое подозрение может только усугубить наше шаткое положение.
Что ж, поздно. Пора возвращаться в крепость.
Ветер чуть поутих, сгустились тяжелые синие краски вечернего неба. Издали любуюсь величественно развивающимся над бастионом голубым флагом Истерроса, изображающим кровавое солнце с отходящими в стороны лучами. На ночь его опустят.
Я люблю природу Севера, с ее бескрайними просторами, богатством лесов и плодородной почвой бережно ухоженной трудолюбивыми руками простых землепашцев люблю этих простых, доверчивых, открытых, людей, горжусь величием империи. Мне нравится преданность солдат гарнизона. То, с каким самозабвенным трепетом они произносят имя Аарона таал ри Грея, с какой доблестью несут знамя отцов. Но, как уместить все это с обратной стороной, которую я вижу ежедневно в той же деревне? Как совместить с бесчинством, творимым ежедневно безжалостным Роаном?
Въезжаю в ворота минуя караульных разбитая усталостью и завожу в стойло Встречную. У Марьяны горит лампа, должно быть, читает. К отцу уже идти нет сил, но я обязана сказать, что все обошлось и пожелать ему спокойной ночи.
Глава 4. Бранндон о'Майли
Вспомнить подробности, осознать и пережить этот кошмар снова и снова… Я уже чувствовал, что мне стоит готовиться к чему — то ужасному, к последней завершающей ноте, финальному аккорду, рывку, именуемому слушанием дела, отрежиссированного твоей рукой, отец. Огромный зал, где я один против трех без всякой защиты — что это если не фарс или бездарный спектакль? Что ж, великий дерр, я сыграю свою роль до конца. Тебя здесь нет, но сам дух, сама черная аура расползлась и просочилась всюду, лезет наружу из каждой щели и угла невероятного по размеру помещения. Ты всегда знал о самой болезненной и уязвимой точке, моей «ахиллесовой пяте», о том, чем я дорожил больше всего — честью и именем, которое будет стерто и уничтожено позорной казнью, и припечатано клеймом изменника империи.