Призвание
Шрифт:
Учителя сидят на диванах, на стульях у стола, одни записывают что-то в журналы, другие переговариваются.
Снова раздается голос Анатолия Леонидовича.
— Фаина Михайловна, — вкрадчиво обращается он к худенькой ясноглазой женщине с прозрачной кожей лица, — а вы знаете серенаду, посвященную вам вашими признательными учениками?
Преподавательница пения Фаина Михайловна всплескивает руками и мелодичным приятным голосом говорит:
— Неужели? Это интересно! Расскажите!
Приняв торжественную позу, заложив руку за борт пиджака, физрук нараспев произносит:
До-ре-ми, фа-соль-ля-ми. Ты, Фаина, ее шуми! Если будешь ты шуметь, Перестанем песни петь!Фаина Михайловна звонко смеется.
В учительской Стоял негромкий, приглушенный гул, Яков Яковлевич назвал бы его «рабочим».
Беседуют об удачах и поражениях, радуются и возмущаются, но в каждом слове чувствуется страстная заинтересованность своим делом. И хотя говорят на десятки различных тем — об охоте и новом мотоцикле, о телевидении и балете, — в гамме голосов звучит этот постоянно повторяемый мотив. То там, то здесь слышится:
— Если учитель дает отрицательную характеристику, ни в пионеры, ни в комсомол принимать нельзя!
— Вы знаете, «Педагогическая поэма» вышла на болгарском языке…
— Ермолаев из пятого «В» сегодня сказал вместо «безобразничает» — «вульгарничает»!
— А у меня один знаток вместо. «жемчужина» написал «джем-чужина», джем-то он хорошо знает!
Рудина, увидев вошедшую Серафиму Михайловну, обрадованно подбежала к ней. Усадив на диван, стала оживленно рассказывать:
— Дала я им тему: «Кем бы стал Ванька Жуков, если бы жил в Советской стране?»
— Ну и что же? — спросила Серафима Михайловна и одобрительно, словно говоря «хорошая ты моя выдумщица», посмотрела на Анну Васильевну.
— Ой, чего только не написали! Определили Ваньку и в ремесленное училище, и в суворовское, и в институт, и дедушка приехал к нему, а потом Ванька стал героем Отечественной войны…
— Это они напишут! — улыбнулась Серафима Михайловна. — А как дела идут с подарками для родителей? Вы, Анечка, имейте в виду, если надо что-нибудь раздобыть — картон или фанеру — мои пострелята вам притащат с превеликим удовольствием.
Неделю назад Анна Васильевна предложила ученикам седьмого класса «Б» сделать к празднику Октября подарки родителям.
Предложение встретили скептически:
— Да ну!
— Что же мы подарить можем?
— Это они нам должны дарить!
Учительница возмутилась:
— «Должны!» А почему не вы, пионеры, должны? Знаете, как бы это интересно получилось? Полная тайна! Приглашаем на вечер ваших родителей. И вдруг сюрпризы: кто рисунок им подарит, кто полочку сделает, стихотворение напишет. А потом и в других классах начнут…
Она сумела их увлечь.
— С подготовкой все в порядке. Ученики — молодцы, — с гордостью ответила Анна Васильевна. — А вот их учительница сплоховала. Боюсь я завтрашнего семинара!
Серафима Михайловна и Анна Васильевна учились в вечернем университете марксизма-ленинизма. Завтра предстояла первая беседа.
— А мы сегодня, в порядке подготовки, пойдем в Дом учителя на лекцию, хотите? — предложила Серафима Михайловна. Рудина согласилась, они решили встретиться вечером.
В это время учитель биологии подсел на диван к Сергею Ивановичу и стал рассказывать:
— Вчера Пронин футбольным мячом разбил в классе стекло.
Анна Васильевна прислушалась.
— Я возмутился, а Пронин мне в ответ: «Ну, что тут такого? Я заплачу!» Понимаете? Он заплатит! Сегодня я в этом классе в конце своего урока минутки три урвал — прочитал отрывок из пьесы Островского — купчина разгулялся, кричит: «Бей, круши, за все заплачу!» Что же вы думаете? — Дошло! Пронин встает и виновато говорит: «Я тогда вам ответил, как купец»…
— Хорошо, что вы рассказали об этом случае, — подошла Анна Васильевна. — Я тоже кое-что предприму, и не только в этом классе.
Она вспомнила давний разговор с отцом Пронина, после той встречи отец часто звонил ей по телефону и приходил в школу. «Надо попросить его, — подумала она, — провести беседу со всей дружиной… рассказать, как рабочие охраняют Социалистическую собственность».
Яков Яковлевич быстро, словно догоняя кого-то, вошел в учительскую. Остановившись у стола, он обвел всех загадочным, сияющим взглядом и, подняв руку ладонью вперед, произнес:
— Товарищи! Минуточку внимания!
В выражении лица завуча, его торжественно приподнятой руке, было что-то до того значительное, что заставило всех сразу умолкнуть.
— Товарищи, — повторил завуч, — рад сообщить вам… Академия педагогических наук утвердила для чтения работу Серафимы Михайловны… Зимой Серафиму Михайловну вызовут в Москву…
Все знали, что Бокова, вот уже третий год, пишет работу о воспитании чувства чести у школьников, многие учителя помогали ей, и сообщение завуча принято было с радостью.
Сразу зашумели, словно посылали их всех, окружили растерявшуюся Серафиму Михайловну, пожимали ей руки, обнимали и напутствовали:
— Серафима Михайловна, главное — не теряться!
— В добрый путь!
— Восемнадцатая школа в гору пошла!
— А я завидую, по-хорошему завидую!
— Серафима Михайловна, давайте еще разок обсудим на педсовете ваши тезисы!
Бокова, взволнованная, оглядывалась вокруг, отвечала на рукопожатия.
— Мы и там будем вместе… Я расскажу прежде всего о вашей работе…