Призвание
Шрифт:
— А… а… а, — понимающе протянул Толя, — общественность!
Из-за стола встает Борис Петрович.
— Дорогие товарищи, — негромко говорит он, но в зале наступает такая тишина, что каждое его слово слышно отчетливо, — сегодня, отмечая наш великий праздник Октябрь, мы, как и вся наша страна, подводим итоги своей работы. Мы закончили первую четверть почти без двоек, но разве может это удовлетворить нас?
— «…удовлетворить нас», — как эхо, шопотом повторяет Плотников.
— Конечно, нет! Надо, чтобы большинство оценок было четыре и пять. И уже появились такие классы. Например, седьмой «Б» Анны Васильевны…
На этот раз начал аплодировать из президиума Яков Яковлевич. Широкое, скуластое лицо его сияет, очки, сдвинутые на лоб, подпрыгивают.
«В зале разразилась буря приветствий», — записал Балашов в своем редакторском блокноте.
Увесисто, солидно хлопают в ладоши старшие; растопырив пальцы, жмурясь, — малыши.
Семиклассники стараются перехватить взгляд Анны Васильевны: довольна ли? Оценивает ли всю торжественность минуты?
У Анны Васильевны такое состояние, какое было, когда ее в институте приняли в комсомол. И радость и взволнованность — оправдает ли доверие? — и счастье, что близкие люди рядом, и теплота, заполняющая сердце. На мгновение она приложила руки к горящим щекам, словно хотела охладить их.
Комитет комсомола и учком решили подарить седьмому «Б»… — сообщает Волин и делает паузу.
В это время Рамков и Леонид Богатырьков бережно вносят в зал из боковой двери что-то высокое, тщательно обернутое белой бумагой, придерживая, ставят у края сцены.
Зал замер, вытянулись шеи. «Что это? — гадает Плотников и от нетерпения привстает. — Похоже на картину…»
Костя от волнения побледнел, а пышущее здоровьем лицо Леонида стало еще ярче.
Рамков снимает бумагу, и по залу проносится шопот восхищения.
Это был написанный красками портрет любимца школы Василия Светова: смелые, полные жизненного огня глаза глядели из-под густых бровей, прядь каштановых волос спадала на чистый широкий лоб, золотая звездочка горела на зеленой гимнастерке.
Все невольно посмотрели на мать Василия. Она поднялась из-за стола:
— Спасибо за добрую память… дети, — прерывающимся голосом сказала она. — Наш Вася хорошо учился, был настоящим комсомольцем…
Тут неожиданно вскочил с места Толя Плотников и воскликнул ломким голосом, восторженно глядя на мать Василия:
— Тетя, мы будем такими, как он!
Все зааплодировали, а Серафима Михайловна посмотрела на Плотникова так, будто погладила, по голове.
— Седьмой «Б» повесит портрет у себя в классе, — объявил Борис Петрович.
Не сговариваясь, все встали.
К столу президиума подошли Алеша Пронин и Игорь Афанасьев. Их лица серьезны, они молча пожимают руки Богатырькова и Рамкова, поднимают портрет и торжественно несут его из зала в класс.
Борис поспешно записывает что-то в блокнот. Ребята, оживленно делясь впечатлениями, покидали зал. Последними уходили учителя.
Кремлев, спрыгнув со сцены, подошел к Анне Васильевне.
— Как жаль, что мы разминулись вчера, я пришел домой через полчаса после вашего ухода, — с огорчением сказал он, пожимая руку Анны Васильевны.
— Зато я познакомилась с Васильком, — ответила она, глядя на Кремлева бесхитростными, ясными глазами. — И с бабушкой тоже!
— Мы ждем вас к себе!
— Спасибо! — неловко высвобождая руку, которую все не выпускал из своей Сергей Иванович, ответила она и, смутившись, поспешила уйти.
ГЛАВА XXVI
В воскресный день Раиса Карповна Плотникова неуверенно поднималась по широкой школьной лестнице. Сквозь переплеты окон зимнее солнце ложилось на ступеньки песчаным волосами. Где-то наверху хлопотливо стучал молоток.
Справа и слева Раису Карповну обгоняли мужчины и женщины. «Сколько родителей приблизили», — с уважением подумала она об учителях и невольно приободрилась. Темносинее праздничное платье ее украшала резная брошь, на худых плечах лежал белый платок, в гладко зачесанных волосах виднелся красивый гребень.
На площадке второго этажа Плотникову радушно встретила Серафима Михайловна, обласкала живыми глазами.
— Раиса Карповна, очень рада вас видеть! Очень!
— Да я ж слышала, как вы в цехе объявили, что сегодня… забыла, как вы назвали… — застенчиво сказала Раиса Карповна.
— Университет культуры!
Два дня тому назад Серафима Михайловна, во время обеденного перерыва рабочих выступала в заводском радиоузле с советами родителям и пригласила их прийти сегодня в школу.
— В аудиторий девятого класса, — стала она объяснять Плотниковой, — Борис Петрович проведет беседу о новой сталинской пятилетке; в седьмом классе — это прямо и налево — профессор из института прочтет лекцию «Есть ли жизнь на других планетах?», а в нашем классе Яков Яковлевич расскажет о роли примера в воспитании детей.
— Да что ж я пойму в этом университете? — вздохнула Плотникова.
«Ты, милая, — подумала учительница, — и сейчас понимаешь лучше иных высокообразованных, как надо сыну помогать».
Мимо прошел Леонид Богатырьков в сером, с едва заметной красной полоской, костюме и таком же галстуке, завязанном не без изящества. Леонид держал за локоть черноволосого, с глубоким шрамом на лбу, юношу. «Наш секретарь комсомольский, Луговцов», — с удивлением отметила Плотникова.