Призвание
Шрифт:
— А… а… а, — понимающе протянул Толя, — общественность!
Из-за стола встает Борис Петрович.
— Дорогие товарищи, — негромко говорит он, но в зале наступает такая тишина, что каждое его слово слышно отчетливо, — сегодня, отмечая наш великий праздник Октябрь, мы, как и вся наша страна, подводим итоги своей работы. Мы закончили первую четверть почти без двоек, но разве может это удовлетворить нас?
— «…удовлетворить нас», — как эхо, шопотом повторяет Плотников.
— Конечно,
На этот раз начал аплодировать из президиума Яков Яковлевич. Широкое, скуластое лицо его сияет, очки, сдвинутые на лоб, подпрыгивают.
«В зале разразилась буря приветствий», — записал Балашов в своем редакторском блокноте.
Увесисто, солидно хлопают в ладоши старшие; растопырив пальцы, жмурясь, — малыши.
Семиклассники стараются перехватить взгляд Анны Васильевны: довольна ли? Оценивает ли всю торжественность минуты?
У Анны Васильевны такое состояние, какое было, когда ее в институте приняли в комсомол. И радость и взволнованность — оправдает ли доверие? — и счастье, что близкие люди рядом, и теплота, заполняющая сердце. На мгновение она приложила руки к горящим щекам, словно хотела охладить их.
Комитет комсомола и учком решили подарить седьмому «Б»… — сообщает Волин и делает паузу.
В это время Рамков и Леонид Богатырьков бережно вносят в зал из боковой двери что-то высокое, тщательно обернутое белой бумагой, придерживая, ставят у края сцены.
Зал замер, вытянулись шеи. «Что это? — гадает Плотников и от нетерпения привстает. — Похоже на картину…»
Костя от волнения побледнел, а пышущее здоровьем лицо Леонида стало еще ярче.
Рамков снимает бумагу, и по залу проносится шопот восхищения.
Это был написанный красками портрет любимца школы Василия Светова: смелые, полные жизненного огня глаза глядели из-под густых бровей, прядь каштановых волос спадала на чистый широкий лоб, золотая звездочка горела на зеленой гимнастерке.
Все невольно посмотрели на мать Василия. Она поднялась из-за стола:
— Спасибо за добрую память… дети, — прерывающимся голосом сказала она. — Наш Вася хорошо учился, был настоящим комсомольцем…
Тут неожиданно вскочил с места Толя Плотников и воскликнул ломким голосом, восторженно глядя на мать Василия:
— Тетя, мы будем такими, как он!
Все зааплодировали, а Серафима Михайловна посмотрела на Плотникова так, будто погладила, по голове.
— Седьмой «Б» повесит портрет у себя в классе, — объявил Борис Петрович.
Не сговариваясь, все встали.
К столу президиума подошли Алеша Пронин и Игорь Афанасьев. Их лица серьезны, они молча пожимают руки Богатырькова и Рамкова,
Борис поспешно записывает что-то в блокнот. Ребята, оживленно делясь впечатлениями, покидали зал. Последними уходили учителя.
Кремлев, спрыгнув со сцены, подошел к Анне Васильевне.
— Как жаль, что мы разминулись вчера, я пришел домой через полчаса после вашего ухода, — с огорчением сказал он, пожимая руку Анны Васильевны.
— Зато я познакомилась с Васильком, — ответила она, глядя на Кремлева бесхитростными, ясными глазами. — И с бабушкой тоже!
— Мы ждем вас к себе!
— Спасибо! — неловко высвобождая руку, которую все не выпускал из своей Сергей Иванович, ответила она и, смутившись, поспешила уйти.
ГЛАВА XXVI
В воскресный день Раиса Карповна Плотникова неуверенно поднималась по широкой школьной лестнице. Сквозь переплеты окон зимнее солнце ложилось на ступеньки песчаным волосами. Где-то наверху хлопотливо стучал молоток.
Справа и слева Раису Карповну обгоняли мужчины и женщины. «Сколько родителей приблизили», — с уважением подумала она об учителях и невольно приободрилась. Темносинее праздничное платье ее украшала резная брошь, на худых плечах лежал белый платок, в гладко зачесанных волосах виднелся красивый гребень.
На площадке второго этажа Плотникову радушно встретила Серафима Михайловна, обласкала живыми глазами.
— Раиса Карповна, очень рада вас видеть! Очень!
— Да я ж слышала, как вы в цехе объявили, что сегодня… забыла, как вы назвали… — застенчиво сказала Раиса Карповна.
— Университет культуры!
Два дня тому назад Серафима Михайловна, во время обеденного перерыва рабочих выступала в заводском радиоузле с советами родителям и пригласила их прийти сегодня в школу.
— В аудиторий девятого класса, — стала она объяснять Плотниковой, — Борис Петрович проведет беседу о новой сталинской пятилетке; в седьмом классе — это прямо и налево — профессор из института прочтет лекцию «Есть ли жизнь на других планетах?», а в нашем классе Яков Яковлевич расскажет о роли примера в воспитании детей.
— Да что ж я пойму в этом университете? — вздохнула Плотникова.
«Ты, милая, — подумала учительница, — и сейчас понимаешь лучше иных высокообразованных, как надо сыну помогать».
Мимо прошел Леонид Богатырьков в сером, с едва заметной красной полоской, костюме и таком же галстуке, завязанном не без изящества. Леонид держал за локоть черноволосого, с глубоким шрамом на лбу, юношу. «Наш секретарь комсомольский, Луговцов», — с удивлением отметила Плотникова.