Призвание
Шрифт:
— После лекций, — неторопливо говорил Леонид гостю, — мы покажем кинокартину «Александр Невский». Вступительное слово сделает Сергей Иванович.
Он не стал объяснять, кто такой Сергей Иванович, — на заводе достаточно хорошо знали Кремлева.
— Идея! — хлопнул себя по лбу Луговцов, — давайте проведем совместный комсомольский вечер! Наши заводские ребята будут довольны…
— Это можно интересно сделать! — остановился Леонид, — Мы к вам придем со спектаклем «Свадьба»… — Он помолчал, прикидывая, как все это лучше сделать. — У нас теперь свое лекционное бюро есть…
В пионерской комнате кто-то играл на пианино. Хрустальные звуки вырвались на свободу в коридор и, шаловливо кружась, побежали вдаль.
— Музыкальный концерт можем организовать… — сказал Леонид и подумал: «Вот и задание Щелкунову!».
Юноши скрылись за поворотом коридора.
— Ксе-ни-я Пет-ров-на! — негромко, нараспев, окликнула Серафима Михайловна Богатырькову.
По одну сторону Ксении Петровны шла молодящаяся женщина с ярко выкрашенными волосами, в шелковом платье, по другую — худощавый мужчина в пенсне.
— Познакомьтесь, Серафима Михайловна, это родители нашего Бори Балашова, — представила их Ксения Петровка, подходя к Боковой.
Балашова, протягивая руку Серафиме Михайловне, натянуто улыбнулась, и на лице ее можно было прочитать недоумение: «Ну, зачем вы меня сюда привели?», — казалось, спрашивала она. В глазах же Балашова, когда он смотрел на супругу, светился из-под стеклышек холодный, настойчивый огонек: «Хочешь — не хочешь, а мы здесь послушаем умных людей и, может быть, сумеем извлечь пользу для сына. Думаешь, это приятно на следующем родительском комитете держать ответ, как мы воспитываем Бориса?»
«Мама-то, кажется, не из легких, — подумала Бокова, — а отец простой…»
Она познакомила со всеми и Плотникову.
«Дружно здесь, — подумала Раиса Петровна, — хорошо, что я пришла…»
— Вы, товарищи, куда? — спросила Серафима Михайловна Балашовых.
— Мы решили побывать на беседе Якова Яковлевича, — ответила за Балашовых Ксения Петровна.
— И вы бы, Раиса Карповна, пошли туда, — обращаясь к Плотниковой, посоветовала Серафима Михайловна.
— Да я… пожалуйста, — с готовностью откликнулась та и, подойдя ближе к Богатырьковой, приветливо улыбнулась ей:
— Я вас теперь признала, вы моего Толика на родительском комитете пробирали…
Ксения Петровна весело рассмеялась:
— Однако слава у меня незавидная… пробиральщицы!
— Нет, вы напрасно, вас все ребята очень уважают, — сказала Плотникова с такой сердечностью, что у Ксении Петровны стало тепло на сердце. — И мой Толик говорит: «Что Леня, что его мамаша — принципиальные». Видите, какую оценку дал, — с юмором и некоторой гордостью произнесла мать.
Богатырькова улыбнулась:
— Ох, нелегко воевать с ними!
Балашовы, Плотникова, Богатырькова теперь уже вместе продолжали путь. Навстречу им стремительно шел Костя Рамков. Лицо и глаза его горели, а развевающиеся волосы при каждом энергичном шаге, точно крылья, поднимались и опускались над головой.
— Простите, вам какая аудитория нужна? — озабоченно опросил он Балашова, с разбега остановившись. Узнав, куда идут гости, Рамков взмахнул головой, точно отбил ею мяч, и предложил:
— Разрешите, я вас провожу?
«Ишь ты, университет культуры!» — удовлетворение подумала Плотникова, едва поспевая за Костей.
А по лестнице все поднимались и поднимались родители: вел под руку свою хрупкую жену молчаливый Андрей Васильевич Рубцов; врач Янович, кругленький и такой же маленький, как его сын, Сема, простучал по навощенному полу сучковатой палкой; поглаживая окладистую бороду, прошел Терентий Петрович Федюшкин. Он был озабочен и немного смущен: Анна Васильевна взяла с него обещание рассказать сегодня родителям о его опыте воспитания внука. «Легче три технических доклада сделать! Конечно, с Димкой кое-какие достижения есть… но словесно передать, как мы его до ума доводим, — трудно!» Терентий Петрович вздохнул и начал думать, нельзя ли как-нибудь отказаться от выступления. Но тут же вспомнил серьезные глаза Анны Васильевны, ее настойчивый голос, когда она говорила ему: «Как это всем будет полезно!» и негромко крякнул: «Ладно уж, голуба, — расскажу, как умею». Он добродушно ухмыльнулся в бороду: «Скоро Анна Васильевна меня не меньше, чем в Академию педагогическую командирует…»
Дверь на улицу то и дело открывалась, и в вестибюль врывались потоки свежего морозного воздуха. Струи его чуть заметно шевелили надпись над портретами, сделанную большими буквами:
ОНИ УЧИЛИСЬ В НАШЕЙ ШКОЛЕ.
Портреты в серебристых, словно подернутых инеем, рамках, висели на боковой стене вестибюля. Первый — лейтенанта Василия Светова был обведен траурной каймой. Рядом висели портреты: знатного шахтера Шмагина, лауреата Сталинской премии химика Натальи Берковой, молодого партизана Саши Болдырева.
Входившие стряхивали снег с одежды и шапок, весело топтались, сбивая его с обуви, и от этого движения, перестука, раскрасневшихся лиц в школе становилось еще оживленнее.
За колонной, недалеко от вешалки, Сергей Иванович негромко говорил секретарю заводского партбюро Васильеву, протягивая рукописный журнал:
— Родительский комитет наш выпустил — для родителей.
Со щек Кремлева еще не сошел румянец от мороза: он только что оставил лыжи у Фомы Никитича, успел лишь зайти в учительскую захватить этот журнал.
На скромной светлосиней обложке — золотые буквы: «Культура быта». Васильев перелистывает страницы, читает заголовки, и на большом открытом лице его такая заинтересованность, что Сергей Иванович от удовольствия потирает руки точно таким жестом, как это делает Волин.
— Молодцы! Право, молодцы! Смотрите-ка: и Плотникова наша здесь корреспондентом! «Мои беседы с сыном», гм… Интересно… Дайте на вечерок! — просительно смотрит Васильев на учителя, и Сергей Иванович великодушно разрешает: