Про Кешу, рядового Князя
Шрифт:
Будь парни понаблюдательней, они заметили бы, что с Князем творится что-то неладное: жалкая улыбочка, беспокойство в глазах, смирненький какой-то.
– Рота, строиться в казарме!– кричит дневальный, и Кеша облегченно вздыхает.
– Рота, равняйсь!– командует капитан Максимов.– Смирно! За отличное обслуживание полетов по тревоге объявляю благодарность всему личному составу роты!
– Служим Советскому Союзу!– с удовольствием гремят парни.
–
Если бы на Кешу опрокинули ведро холодной воды, он вздрогнул бы не так сильно. Ротному известно, кто помял радиатор. Князь обреченно покидает строй. Такого позора еще не случалось в богатой биографии светлейшего князя. Скорей бы сгореть от стыда, чтобы от тебя осталась маленькая кучка пепла...
Предчувствуя очередной неприятный разговор с ротным, Шевцов исподтишка показывает Кеше кулак, на что тот презрительно хмыкает. А старшина, стоя у дверей, укоризненно качает головой: ох, дети, дети...
Выдержав эффектную паузу, ротный объявляет:
– За находчивость и помощь третьей эскадрилье рядовому Киселеву объявляю благодарность!
Князь обалдело смотрит на капитана. А тот в свою очередь весело разглядывает Кешу , видимо, наслаждаясь его растерянностью. У Шевцова брови заползают так высоко, что лоб превращается в стиральную доску. Тур растерянно крякает и бормочет:
– Ох, дети... Поди ж ты!
– Князь, отвечай,– шепчут из строя.
– Служу Советскому Союзу!
– Пойдете в увольнение на восемь часов. Становитесь в строй.
– Есть!
Кеша становится на свое место и переводит дух. Сосед незаметно толкает его локтем: молоток, дескать, скоро кувалдой будешь... А тут еще дневальный показывает из-за спины Тура какую-то бумажку и весело подмигивает Кеше . Бумажка похожа на почтовую квитанцию – никак почту принесли. Не слишком ли много событий за одно утро?
Коротко рассказав о предстоящих полетах, ротный поворачивается к старшине:
– Можно вести роту на завтрак.
– Рота, нале-ву! Слева по одному из казармы шагом арш! У казармы строиться в колонну по четыре!
Дневальный на ходу передает Кеше квитанцию.
– Князь, посылка?
– Гитару должны были из дому прислать,– отвечает Кеша .– Если так, девочки, то сегодня даю большой концерт!
– Почем билеты?
– Разговоры в строю! Прямо шагом арш!– командует Тур.– Раз, два, три-и! Горох слышу! Раз, два, три-и!..
Невероятно, но факт: Кеша заработал увольнительную, и теперь можно пойти с Женей в кино. Только неспокойно у него на душе. Совесть, оказывается, назойливая штука.
Шагая
42.
Притащив из почтового отделения длиннющий фанерный ящик, Кеша отверткой открывает крышку. Вот она, родимая! Как он стосковался по этим жизнерадостным девицам в овальных рамках!
Парни обступают Кешу , торопят:
– Князь, давай эту... про диван! Уменьшаемся в размерах...
– Надоела про диван. Душевную давай, романс.
– Девочки,– укоризненно говорит Кеша .– Откуда такой нетерпеж? Надо настроить.
Настраивая гитару, Кеша становится серьезным и задумчивым. В дверях спального помещения стоит Шевцов. Ему любопытно, что запоет Кеша . Не иначе, попурри по знакомым подъездам. А нетерпеливый Калинкин бьет пальцами по воображаемой гитаре и напевает:
– Уменьшаемся в размерах от недоедания... Ваша светлость, сколько можно настраивать?
Наконец, гитара готова. Звучат первые аккорды, различается немудреная мелодия. Кеша негромко поет:
Истребители начеку.
Начеку каждый штык в полку.
И луна осторожно плывет,
Провожая ползущий наш взвод...
Оказывается, когда Кеша поет своим собственным голосом, без «козла», то у него довольно-таки приятно получается. Достаточно приятно, чтобы парни добросовестно развесили уши.
Но что с Калинкиным ? Он разинул рот и даже побледнел. Дело тут вот в чем: он никак не может сообразить, каким образом к Кеше попали его стихи и когда он придумал к ним музыку. Ведь это его стихи, он написал их на прошлой неделе, собирался еще Землянскому показать...
А Князь чиркнул по Калинкину плутовато-виноватыми глазами и отвернулся.
В этот момент в казарму заходит ротный, прислушивается.
– Никак Киселев?– тихо спрашивает он дневального.
– Так точно, гитару ему из дома прислали.
Спохватившись, дневальный вытягивается во фрунт, но капитан предупредительно машет рукой: не шуми, дескать. По тому, как широко растворил рот дневальный, чтобы гаркнуть «Рота, смирно!», можно догадаться, что песне пришлось бы туго.