Пробуждение
Шрифт:
– Хорошо, я завтра же заеду по пути на вокзал.
Машина остановилась. Друзья пожали друг другу руки, и через минуту Степан постучал в окно. Встреченный радостным лаем своего старого друга, он вошел в теплую комнату брата.
– Я так и знала!
– захлопала в ладоши Дора.
– Она тебя в самом деле ждала, даже постель твою проветрила и комнату натопила!
– подтвердил Илья обрадованно.
– Спасибо тебе, Дора; я пойду лягу спать; не будите никого!
– А ужинать? Голодным спать ложиться нехорошо.
– Я не голоден, немного перехватил в дороге. Хочу отдохнуть.
Степан уже давно спал, а молодые супруги все еще говорили о нем. Они не могли уснуть, радуясь, что он пришел домой здоровым и в хорошем настроении.
– Он и не печалится о городской красавице, - вздохнула Дора облегченно.
–
На другой день в семье все радовались; и соседи вместе с ними, когда узнали, что Степан Ужеров вернулся домой.
Не случайно деревни возникли из семей и, собственно, из семей и состоят. Если чужой приходит в деревню, то он либо смешивается с общиной, либо отходит ото всех и вместо имени получает прозвище. Лучше всего это видно по дому пастора. Обращение "господин отец" и "госпожа мать", которое еще до недавнего времени существовало в деревне, исчезло; осталось только "господин пастор". Даже фамилию пастора не всякий знал. Да это и не нужно было, потому что в деревне обычно только один пастор. Лишь там, где есть католические и евангелические церкви, их двое. Оба они стоят как бы над остальными жителями деревни - и в повседневной жизни, и в церкви, где проповедник стоит на кафедре, а люди сидят внизу. Этому "превознесенному" человеку, чтобы слиться со своей общиной, необходимо постичь великое искусство любви. А это бывает так редко!
Хотя пастор в течение года видит почти всех членов общины в своей канцелярии, знает их поименно и ему многое известно о них: их радости и печали, имущественное положение, о котором он может судить по церковному налогу; он знает, кто из них пользуется избирательным правом; кто пьяница или бездельник, - по-настоящему своих прихожан он все равно не знает. Потому что он не видит их жизнь дома, в быту, не знает, что у них болит, что их угнетает, чего они желают, о чем мечтают. Совершенно спокойно в воскресенье он называет своих слушателей "христианской церковью", не задумываясь, имеет ли хоть один из них право быть ее членом. Или, положим, пастор в своей надгробной речи говорит об усопшем как о верном супруге, добром отце, а на самом деле умер человек, который издевался над женой и детьми и о них совсем не заботился. Он описывает печаль вдовы, а она только теперь, после смерти своего мучителя, легко вздохнула. Или он говорит о том, как самоотверженно дети ухаживают за своими старыми родителями, а при этих детях заброшенные старики нередко умирают от голода. Иногда среди служителей церкви появляется молодой идеалист с большими планами по улучшению жизни своего прихода. Но так как его в высшей школе не учили, с какого конца следует начинать, а повседневная работа в церкви занимает все его время, эти высокие идеалы постепенно угасают, мечты бледнеют, и человек продолжает действовать автоматически. И неудивительно, что он чувствует себя таким несчастным, не удовлетворен результатами своей работы и понимает, что никому не в состоянии помочь в духовном плане.
Такие мысли роились в голове молодого пастора Моргача, когда он чудной зимней ночью в наилучшем настроении возвратился домой и, возбужденный путешествием, не мог уснуть. "Зачем я, собственно, здесь нужен?
– размышлял он.
– Когда мне пришлось уехать после болезни, которой я заразился, исполняя свой долг, это никого не тронуло, и когда я вчера вернулся, меня, кроме должностных лиц: инспектора, учителя и заведующего церковным имуществом - никто не встречал. Я им чужой, как и они мне, хотя и работаю здесь уже до- вольно долго и избрали они меня сами, единогласно. Да и по моему предшественнику они тоже не плакали, несмотря на то что он 10 лет жил среди них и служил им. А может быть, мне стоит поближе познакомиться с ними? Сейчас зима, у них больше свободного времени, попробую приходить к ним домой. Начну с того интересного отшельника Матьяса Янковского. Надо же мне поблагодарить его за то, что он тогда позволил своей дочери прийти к нам, когда мне было так плохо. И ее поблагодарить за то, что она в ту ужасную ночь ухаживала за мной и за моей матерью. И песне той она должна меня научить, которую пела тогда. Доктор рассказывал, как Янковский принял Сениных и помог им. А я, несмотря на мои добрые намерения, еще ничего не успел сделать для людей. Ученики превзошли своего учителя. Надо, наконец, и мне взяться за дело!" С этими благими намерениями молодой пастор вскоре уснул.
Утром Дора прежде всего рассказала Степану
– А у вас одни женщины собираются?
– О нет!
– возразила До-ра.
– Наши мужчины там плетут циновки из соломы. Илья уже много наплел. Ра-шов и отец занимаются резьбой по дереву, а дядя Звара им помогает. Ты придешь?
– Конечно, но что я там буду делать? Я ведь ничего такого не умею.
– Сменишь Аннушку, будешь нам читать. Она и так жалуется, что не успевает прясть.
– А она умеет прясть?
– Аннушка? А чего она не умеет? Матушка Скале научила ее и с веретеном, и с прялкой управляться, и прядет она так тонко и ровно, что мне стыдно перед ней за свою работу. Недаром она говорит, что с ней Господь и что Он ей во всем помогает. Но Он и нам помогает!
– И тебе, Дора? Ты Его уже приняла в свое сердце?
– Да, слава Богу! Но и ты Степан, не так ли?
– И я тоже. Как я рад, что мы так хорошо понимаем друг друга!
А Илья?
– Он Его еще ищет. Прошу тебя, поговори с ним, потому что я чувствую, что он только ради меня это делает, из любви ко мне, знает, как сильно я этого желаю. Но важно, чтобы он сам принял правильное решение.
Степан пообещал ей выполнить ее просьбу и пошел к соседям.
Он хотел приветствовать дядю Рашова и бабушку Симонову. Они ему были сердечно рады. К Янковским он зашел в последнюю очередь и пробыл у них подольше. Хозяина не было дома. Аннушка мотала пряжу. Он стал ей помогать, и они разговорились. Степан не зря радовался: девушка с полуслова понимала его. Она разделила с ним его радость и рассказала о себе, о том, как она научилась верить и как Господь услышал ее молитвы. Но как он поразился, когда Аннушка повела его в заднюю комнату, чтобы поиграть ему на своем прекрасном инструменте! Ее игра показалась ему удивительной!
– Господин учитель сказал, что до весны я все смогу играть по нотам, потому что у меня талант и хороший слух. Это все от Господа, потому что я, уходя на урок, всегда прошу Его помощи и благословения.
Затем она ему показала книгу, которую читала по вечерам у бабушки Симоновой. Очень обрадовалась, узнав, что он готов почитать вместо нее, чтобы она могла прясть. Между тем вернулся ее отец, и Аннушка поспешила на кухню. Матьяс со Степаном поговорили еще немного и потом вместе пошли к Ужеровым. Там Степан рассказывал, насколько благодатным оказалось его общение с истинным христианином, книготорговцем господином X. Тут он вспомнил также о старом товарище, Эдуарде Соланском, обещавшем навестить его после обеда. Степан попросил бабушку приберечь немного печенья, которое она как раз напекла, и сварить кофе. Ему хотелось устроить теплый семейный праздник, пригласив и Янковского с Аннушкой.
Этим небольшим торжеством он хотел отметить свое решение навсегда остаться здесь, дома, чтобы жить вместе с ними и для них, но прежде всего - для Господа.
Все получилось по его желанию. Его друг Соланский действительно пришел и с завистью в голосе заметил, что такой дом, таких родных и соседей не следует оставлять из-за женщины. У Степана, правда, была только крестьянская комната, но чистая, теплая и уютная, а главное - она принадлежала ему. Разговор с соседями был оживленным и очень интересным.
Ужеров и Янковский много повидали, и им было что рассказать. Женщины то и дело подключались к мужской беседе. Дора была на редкость симпатичной женщиной, но Аннушка показалась Соланскому зачарованной принцессой из сказки. Когда гость узнал, что она мастерица исполнять тренчинские песни, то попросил ее спеть. Женщины запели, и потом, когда он возвращался обратно, их песни еще долго звучали в его ушах. Но одно особенно яркое воспоминание не оставляло его. После кофе Ужеров взял в руки Библию и подал ее своему соседу Матьясу, чтобы тот почитал. Как он читал и излагал Священное Писание! Так, как, наверное, делали это богемские братья на его родине! И молился так, как, наверное, когда-то молились и они. В заключение они вместе спели хорошую духовную песню. Чистые, звонкие женские и низкие мужские голоса сливались в стройный хор. Третий куплет новичок Эдик Соланский уже пел вместе с ними. Потом все проводили его к машине и долго махали ему вслед, пока автомобиль не скрылся за поворотом.