Проданная на Восток
Шрифт:
Вот только не учла, что канделябр окажется очень тяжелым, а коварная волна качнет корабль так не вовремя!
Удар пришелся Вильхельму по руке. Тот зашипел раздраженно, но все, чего она добилась — это то, что он выпустил бутыль с ромом.
Хрусталь брызнул осколками вперемешку с янтарной жидкостью, забрызгивая пол и ее босые ноги. Резко и неприятно запахло алкоголем. Жесткая рука вырвала из ее вмиг ослабевших пальцев канделябр и, словно легкую деревяшку, отбросила в сторону.
Раздался грохот, от которого Агата содрогнулась всем телом, а в следующую секунду оказалась со сведенными за спиной стальной хваткой руками.
Глава 12. Три варианта
— Знаешь, что не должны делать хорошие маленькие рыбки вроде тебя? — голос Вильхельма утратил шутливые нотки.
С легкостью удерживая ее запястья за спиной, он подтолкнул ее к столу так, что Агата не удержала равновесия и практически рухнула на столешницу грудью, зелёное сукно неприятно обожгло щеку.
— Думать, что они опасные пираньи! Иначе придёт нехороший пират и преподаст небольшой урок.
— Пустите, меня, — Агата, задыхаясь от ужаса, забилась в его руках, когда уверенная рука легла ей на бедро, сминая и сдвигая вверх подол ночного платья.
Вильхельм погладил обнажившуюся кожу, наклонился к ее уху:
— И что мне за это будет?
Сквозь тонкую преграду ткани она спиной чувствовала холодящий металл пуговиц его сюртука, пугающую тяжесть тела и то, как мощно и ровно вздымалась и опускалась его грудь в такт участившемуся дыханию.
— Пустите же, — Агата попробовала выкрутить руки из его захвата, но не вышло: он держал крепко, не причиняя особенной боли, но так, что она даже не смогла сдвинуться.
— Предположим, я тебя отпущу, — уверенные губы оставили след легких поцелуев от уха до основания шеи, вырывая вздох и щекотные мурашки, — и куда ты денешься? Мы посреди моря, на корабле ты — единственная женщина…
Пока Агата дрожала от обманчиво-мягких поцелуев, тяжело дыша и подрагивая в тщетной попытке вырваться, Вильхельм продолжил движение ладони вверх: едва дотрагиваясь пальцами скользнул по нежной коже внутренней стороны бедра и остановился, коснувшись кружева.
Агата тоже замерла, разрываясь от эмоций: ей хотелось вырваться из ненавистного захвата и, вместе с тем, она понимала, что этот пират прав — ей просто некуда бежать.
«Это не Джонни! Ох, если бы только Джонотан успел и вытащил её!»
Она рванулась ещё раз, выгибаясь изо всех сил, выворачивая руки, и постаралась лягнуть наглого пирата ногой, но добилась только того, что он еще сильнее вдавил ее в стол и прижался бёдрами.
— Какая шустрая рыбка, тш-ш-ш, не брыкайся и не серди меня.
Он потянул ее запястья немного вверх, перехватывая поудобнее, раздался шорох, а потом ее запястья плотно обхватила шёлковая ткань, как будто платок, который он снял с шеи.
— Вот так, рыбка моя, теперь, когда ты не будешь мне мешать, нам будет гораздо удобнее разговаривать, — горячая ладонь отпустила связанные за спиной руки Агаты и легла на поясницу. — На чем мы остановились?
— На том, что вы отпустите меня, а я уж разберусь, куда денусь, — буркнула Агата, из последних сил пытаясь занять менее унизительное положение, но всё было тщетно: пират держал её намертво.
Агата уткнулась лбом в поверхность стола и тяжело дышала, пытаясь собраться с силами, чтобы хоть как-то вывернуться из хватки.
— Да-а-а, точно, именно на этом, — вторая рука вернулась на ее бедро, скользнула вверх и легла на кружево, поглаживая сквозь него, Агата рвано вздохнула, — Сколько же одежды носят девушки. И это ночное платье? Ужасно…
Он смял ткань и отодвинул ее до талии, обнаженная нежная кожа покрылась мурашками, Агата забилась, едва ли не зарычав от бессилия и злобы.
— Да как вы смеете!
— Хм, действительно, — пальцы покружили вокруг самых чувствительных мест, дразня и против воли срывая прерывистый вздох с губ Агаты, — Я — капитан на этом корабле, рыбка моя. И делаю, что хочу. А если меня не слушаются… старина Харт вот не послушался и притащил тебя на корабль.
Пальцы описали ещё круг и дотронулись там, где Агата боялась ощутить прикосновение, она вздрогнула, протестующе дернулась, но Вильхельм усилил давление на поясницу, вынуждая прогнуться и прижать бёдра ещё плотнее к столешнице.
— Знаешь, что будет с Хартом? — большим пальцем одной руки он погладил ее крестец, а вторая огладила обнаженные ягодицы.
Агата молчала, судорожно выдыхая, губы пересохли, сердце билось где-то в горле от ужаса и того, что его прикосновения творили с ее телом.
Пальцы ещё раз погладили ягодицы, а потом кожу внезапно обожгло болью, Агата вскрикнула, содрогнувшись всем телом, уже сама вжимаясь в стол.
— Любого, кто приведёт женщину на корабль ждёт плеть, — Вильхельм вновь наклонился, и горячие поцелуи обожгли шею, жесткая щетина царапнула кожу, а наглая ладонь погладила ягодицу, горевшую от шлепка, словно в попытке загладить вину. — Гораздо больнее, чем это, а Харт не пытался меня ударить…
— Пустите меня! Вы не… прошу вас. Мой отец сделает всё, чтобы выкупить меня. Если вы не тронете… — Агата с пылающими щеками, готовая расплакаться то ли от унижения, то ли от беззащитности, принялась брыкаться и извиваться изо всех сил.
Ей удалось наконец пнуть наглого пирата, от чего он ослабил хватку и отступил на мгновение, которого ей хватило, чтобы, пусть и неловко, но развернуться к обидчику лицом и встать. Предательское ночное платье, хоть и изрядно помятое, скользнуло по телу, скрывая наготу. Агата сразу же почувствовала себя увереннее и, сверкая глазами, тряхнула головой: растрепанные кудри пушились от морской, соленой влаги и лезли в лицо, а руки были надежно связаны за спиной.
— Ты знаешь, мне нравится, как ты сопротивляешься, — Вильхельм склонил голову на бок, изучая ее с легкой усмешкой. — Такая красивая и непокорная… Мне кажется, мы могли бы договориться, правда?
Агата на всякий случай сделала осторожный шаг, смещаясь в сторону и, когда Вильхельм даже не шелохнулся, не спуская с него взгляда, обошла стол, на котором… О, Боги, она не будет об этом думать сейчас, нет, никогда не будет! Сглотнув, Агата отвела взгляд от зеленого сукна и расправила плечи, пытаясь пальцами развязать узел на запястьях. Щеки горели, но подбородок она вздернула, а массивный стол казался достаточно надежной преградой, чтобы хотя бы начать соображать.