Проданная на Восток
Шрифт:
Если бы он не поцеловал её первой, она бы уже сломалась — слова поражения готовы были сорваться с её губ.
Поцелуй меня. Прошу, Джонотан. Да, я молю тебя о поцелуе. Пускай весь мир полетит в пропасть. Это всё, что мне нужно, чтобы жить дальше.
Но Джонотан больше не мог ждать. Даже этих мгновений, даже крохотной доли мгновения — он больше не ждал. Какая-то огромная, бесконечная, могущественная сила, так давно тянущая их друг к другу, наконец дала себе волю — и его губы накрыли её, словно настоящее цунами, не давая ни отступить, ни вздохнуть, ни придумать ещё один повод спасти его и свою жизнь.
Он был не прав, когда сказал, что у них всё время мира. Время просто перестало существовать. Агата раскрыла губы, чувствуя жар и дыхания Джонотана, и почувствовала, что мир уходит из-под ног.
Пуcть времени больше не будет.
От него пахло солью и жаром, и каждое жадное касание его губ, обрамленных короткой щетиной, обжигало, будоражило, сводило с ума, хотя куда уж больше — она и так сошла с ума, танцуя почти обнаженная, в тонких золотых цепочках, перед всеми мужчинами.
Внизу живота предательски заныло, к щекам и губам прилила кровь, выдавая неразумное сейчас желание. Не верилось, что единственный поцелуй может так перевернуть всё внутри и заставить время пойти вспять!
— Агата… безумная ты моя… — Джонотан не дал ответить, ещё теснее привлек к себе, проводя руками по её спине, по пояснице так, что тело само выгибалось ему навстречу, и десятки цепочек впивались в их обнаженную кожу одновременно.
А память услужливо кидала всё дальше: вот их жаркая, бесстыдная встреча в каюте, вот она падает в его объятия на шаткой палубе, вот лишь украдкой смотрит на корабле, чтобы не выдать отцу и Элен свои чувства.
Вот он ловит её после подъема на борт с шаткого трапа — и вот они уже танцуют на торжественном приеме тот дикий, неприличный деревенский танец, и азарт и вызов, брошенный обществу, лихорадит кровь.
Вот Джонотан пробирается тайком в комнату и в маске грабителя натягивает на её бедро злополучный утерянный чулок, а сердце бьется так, словно вот-вот вырвется из груди. Сумасшедший Джонотан! Сумасшедшая она!
Агата обхватила ладонями его лицо, впилась пальцами в виски, не в силах прервать поцелуй, желая чувствовать его губы ещё и ещё, но уже предчувствуя, чем им обернется сейчас это вольность.
Прикусив его за нижнюю губу, пытаясь хоть как-то вернуть обоим разум, она наконец на мгновение отстранилась, чтобы прошептать:
— Ты проиграл, Джонотан ди Арс. Ты проиграл мне наш спор.
— Проиграл… — прошептал он, соглашаясь, но не выпуская её из объятий.
— И ты выполнишь моё желание. Ты уйдешь прямо сейчас, чтобы сохранить свою жизнь! Слышишь?!
— Я не из тех, кто отступает, — прошептал Джонотан, склоняясь к ней и почти касаясь носом щеки, проводя неощутимое касание дальше, до уха, обжигая дыханием снова. — Я думал, ты это уже поняла. Приду ровно в пять. Все мои люди будут ждать. Тебе нужно лишь выйти к балкону, который выходит на сад…
Резкий стук в дверь заставил сердце ухнуть в пятки.
Агата резко отстранилась, едва не откинув Джонотана на пол, и, тяжело дыша, обернулась, встретив лицом к лицу стражей и Орхана позади. Похоже, Джонотан успел хоть на несколько мгновений задержать их своей магией, поскольку лица первых стоящих в проходе будто застыли ненадолго, как и их взгляды. Но их было много, слишком много, чтобы хоть попытаться сбежать…
Агата резко подхватила край накидки Орхана, закрылась как можно плотнее и попыталась взять себя в руки. Если она ничем не выдаст то, что сейчас произошло, у них еще есть возможность спастись.
Как можно безучастнее она пропустила стражников в белом, позволила им скрутить Джонотана и вывести под руки из комнаты, а сама осталась с самым достойным видом, на который сейчас была способна, перед Орханом.
Лишь незаметно, возвращаясь в зал, Агата прижала дрожащие после поцелуя руки к груди, туда, где заполошно билось сердце. Джонотан придёт за ней! Ей только надо пережить этот приём, и ничем не выдать своего волнения. О ее чувствах мог узнать только Хайрат, но и он не сможет ничего доказать.
Агата поспешно провела рукой по растрепавшимся волосам, дотронулась до губ, на которых ещё ощущался поцелуй Джонотона, и глубоко вздохнула в тщетной попытке успокоиться. Если Орхан и заметит ее растрёпанный вид, спишет на танец. Она очень надеялась на это.
Убедившись, что накидка надежно скрывает ее от чужих взоров, она распрямила плечи и проследовала за стражами обратно в зал.
Джонотана уже увели, скинутые вуали убрали с пола, и ничто не напоминало о произошедшем. Орхан вернулся в кресло во главе стола, гости вновь оживились, но когда она вошла, все словно замерли в ожидании.
Агата едва-заметно кивнула выглядящему встревоженным отцу и в совершенном молчании приблизилась к Орхану, опуская взгляд и склоняя голову:
— Благодарю, что вы исполнили мое желание, мой господин.
— Просьба той, которой покровительствует Луна, священна, — ровно ответил Орхан и подал знак Хайрату, — как священен и напиток, который позволено пить только посланницам богини, готовящимся отдать себя своему господину и повелителю.
Агата не понимала, что происходит и едва не отшатнулась, когда Хайрат, двигающийся совершенно бесшумно, оказался рядом с ней. В руках он удерживал большую золотую чашу, наполненную на первый взгляд простой водой.
Орхан неторопливо подошел к ним, забрал чашу у Хайрата и поднес к губам Агаты:
— Пей, свет ночей моих, благословенных Луной, — приказал он.
Решив, что это какой-то очередной обряд, о котором никто не потрудился ей сообщить, Агата покорно склонила голову и позволила напоить себя из чаши.
Вода сильно пахла шалфеем и оказалась такой ледяной, что заломило зубы и вкус почти не чувствовался, только тяжелый, дурманящий аромат пощекотал ноздри.
Агата сглотнула, чувствуя холод, моргнула несколько раз, потому что огромный зал едва заметно покачнулся. А потом ей показалось, что время замедлилось: Орхан, не сводя с нее внимательного взгляда, возвращал чашу Хайрату целую вечность, которую она пыталась понять, что было в напитке.