Проект «Геката»
Шрифт:
Гедимин досадливо отмахнулся.
— Переломы можно вылечить. А эа-мутацию — нет. Или вы уже додумались?..
Домициан покачал головой.
— Хотелось бы, но — нет.
Он включил на запястье прибор, похожий на стандартный анализатор, и провёл вдоль воздуховодов. Сарматы внимательно следили за ним.
— Сколько у тебя таких… объектов? — спросил Хольгер, украдкой покосившись на свой анализатор.
— Больше трёх десятков, — ответил Домициан, отключив прибор; то, что он увидел на экране, слегка его успокоило, и он снова был настроен общаться. — Разного возраста и размера. Было на пять больше, но они решили слиться по двое. Видимо, это их единственная реакция друг на друга.
— Слиться? — переспросил Хольгер, удивлённо мигнув. — Они не пожирают друг друга, а сливаются? Надо же…
Домициан кивнул.
— Клетки перемешиваются и дальше действуют как один организм. Но у меня тут одиночный образец. Один из старейших — ему четыре года.
«Значит, четыре года назад…» — Гедимин вспомнил свою первую встречу с эа-мутантом — ещё не в форме ползающей слизи — и поёжился. «Интересно, откуда Ассархаддон их берёт… Хотя — нет, неинтересно.»
— То есть — вот этот мутант был одним сарматом? — уточнил Хольгер — он ещё не общался с эа-мутантами так близко, и неприятных воспоминаний у него было меньше. — И… ты, возможно, знаешь, кем?
Домициан кивнул и включил передатчик. Нужный файл нашёлся быстро.
— На них на всех есть документы. Все данные, какие только есть, — кем был, кем является. Вот карточка этой формы.
Гедимин посмотрел на экран и вздрогнул всем телом — так, что лязгнула броня. «Нгылек Гьоль» — гласила верхняя строчка. «Формирование начато: 26 декабря…»
— П-понятно, — пробормотал Хольгер, быстро отводя взгляд от экрана. — Ну что ж… И часто Ассархаддон прибегает к таким… методам наказания?
Домициан пожал плечами, недоумённо покосился на Гедимина и быстро выключил передатчик — видимо, глаза сармата успели потемнеть и сузиться.
— Никогда не вникал в его дела. Всё, что я знаю, — у нас есть объекты разной степени зрелости. Некоторым меньше полугода.
Вагон замедлил ход, приближаясь к станции. Хольгер покосился на передатчик и потянул Гедимина к выходу.
— Наша остановка. Тебе ехать дальше, — сказал он Домициану. — Осторожнее с этим… существом.
— Не беспокойся, эпидемии не будет, — сдержанно отозвался генетик, поднося включённый анализатор к воздуховодам. «Нгылек,» — Гедимина вновь передёрнуло. «А я-то боялся расстрела…»
За ними вышли притихшие охранники. Гедимин подошёл к тому, с кем так и не закончил разговор на платформе Ядерного блока.
— Приехали. Так что с опытами? Идёшь с нами?
Охранник покачал головой.
— Нет, — он отодвинулся немного в сторону, глядя мимо Гедимина. — Это без меня.
03 февраля 37 года. Луна, кратер Кеджори, научно-испытательная база «Койольшауки»
Хольгер отложил просканированный образец в контейнер, достал следующую обсидиановую пластину и протянул Гедимину. Опыты шли третий день, процесс был отработан, — сарматы могли часами молчать, и в отсеке стояла мёртвая тишина, — вакуум поглощал любую вибрацию.
Гедимин вложил образец в просвет между двумя пластинами из рилкара и флии — самодельный «управляющий стержень» делил надвое массу ирренция, поглощая излучение и прерывая возможную реакцию. Обсидиан лёг в удерживающий паз, «стержень» медленно пошёл кверху — равномерно, миллиметр за миллиметром. Гедимин держал его твёрдой рукой, все движения давно были выверены, — ещё секунда, и самодельный твэл зажёгся зеленью, осветив сумрачный отсек. Гедимин отложил «стержень» и отодвинулся, глядя на конструкцию сбоку, — проявятся белесые полоски и крапины, или зелёное свечение останется ровным?
— Странно всё-таки, — нарушил тишину задумчивый голос Хольгера. Гедимин удивлённо мигнул.
— Ты что-то нашёл?
В руках у химика не было образцов, и анализатор он временно выключил, отслеживая состояние твэла по дозиметру. «Ничего не нашёл,» — понял Гедимин. «Тогда в чём дело?»
— Это же просто стекло, — Хольгер прикоснулся пальцем к ближайшему необлучённому образцу. — Окись кремния, немного оксида алюминия, щепотка примесей — окисленные щелочные металлы и пузырьки вулканического газа. Этот состав сто раз воспроизводили — со всеми примесями и включениями. И ничего. Никакой реакции. И эти пластины…
Он щёлкнул по образцу кончиком пальца.
— Это же не чистый плавленый обсидиан. Это стеклянистый фрил с его примесью. Наверное, надо быть омикрон-квантом, чтобы видеть разницу. Я вот не вижу.
Гедимин медленно вернул на место «стержень» и достал из паза облучённый образец. В этот раз никаких вспышек не было — этот пласт обсидиана хорошо отработал бы и в реакторе.
Хольгер, приняв от него облучённую пластину, протянул ему ещё одну.
— Предпоследняя, — сказал он. — Скоро пойдём отдыхать.
— Ты устал? — вяло удивился Гедимин. Работа была предельно простой, но и он чувствовал неприятную тяжесть в голове и слабость в мышцах.
Зелёное свечение снова стало ярким. Несколько секунд сармат молча смотрел на него — и едва успел краем глаза уловить точечную вспышку у самой стены и два тонких зелёных волоска, от твэла протянувшиеся к ней.
Взрыва не было — нечему было образовать ударную волну, но дозиметр заверещал внутри скафандра так, что Гедимин зашипел от внезапной боли в ушах. Хольгер вскочил, но все посторонние свечения уже погасли — обсидиановая пластина была прихлопнута двусторонним экраном, излучение более не попадало на неё.
— Микролинзы, — выдохнул Хольгер, бережно принимая образец из рук Гедимина. — Вот так было и с твоим реактором. Сейчас найду, где они…
Несколько минут он, затаив дыхание, водил анализатором по пластине. Гедимин молча наблюдал за ним, но его взгляд всё время возвращался к едва заметным серебристым включениям внутри стекла. Оно вообще было неравномерным — окраска шла волнами, чёрное сменялось серым и белесым — но эти крошечные пятнышки почему-то выделялись и сразу бросались в глаза.