Проект «Индиго»

«

Холодно. Два драных одеяла почти не греют. На руках перчатки, но это не спасает. Пишу на ящике, надеюсь, что не развалится. Фонарик держу в зубах, закрепить его негде. Ручка скользит в пальцах, но перчатки я не сниму. Иначе совсем замерзну. Сейчас не до удобства, надо сохранить остатки тепла. Да простят меня те, кто найдет мой дневник и будет расшифровывать эти каракули.

Не знаю, стоит ли здесь называть настоящие имена. Но, пусть вам, незнакомцам, которые найдут эти записи, будет проще.

Меня зовут Клео. Полное имя Клеопатра, но я его ненавижу и не использую.

Хотя, соглашусь, сокращенная версия имени не так уж и плоха.

Хотите узнать, как так получилось, что сейчас я прячусь на продуваемом ветром чердаке, хотя у меня есть квартира? Почему меня могут убить, а в полицию я не иду? Их там больше всего. К сожалению, не сразу, но я поняла, что выживать придется самой. Полагаться нельзя даже на таких, как я.»

Помню, несколько лет назад мне на глаза попалось видео про необычных детей. «Дети-индиго» – значилось в заголовке. Дети, умеющие читать с закрытыми глазами, различать цвета. Один мальчик мог двигать небольшие предметы. Это казалось забавным надувательством до тех пор, пока я не увидела место, где жили эти дети. Загородная школа-интернат. Трехэтажное, ничем не примечательное, здание на участке у леса, огороженное кованым забором со старыми витыми узорами.

Камера двигалась по дороге, ведущей к крыльцу, и у зрителя возникало ощущение, что он сам направляется к этой школе.

В момент просмотра меня пробрала дрожь, и возникло странное ощущение, будто место кажется знакомым. Какие-то смутные воспоминания проявились расплывчатыми пятнами перед внутренним взором, но как только я попыталась ухватиться за них, рассмотреть получше, растворились в дымке времени. Что-то упрямо твердило, что я уже бывала в этой школе, но факты говорили об обратном.

До шести лет я все время была с родителями в разъездах. Египет, Греция, Италия. Раскопки, музеи и снова раскопки.

Затем в шесть лет обычная школа. Мне приходилось часто жить с тетей. А после школы начался университет.

Интернат никак не мог втиснуться ни в один из промежутков времени.

Сейчас, оглядываясь назад, я проклинаю свое любопытство и желание все выяснить. Лучше бы тогда я закрыла эту вкладку и выкинула видеоролик из головы. Не следовало ворошить прошлое.

За несколько недель до настоящих событий

Третий курс. Факультет журналистики. Сентябрь. Несколько месяцев, и мне стукнет двадцать один. Но я все еще чувствую себя маленькой девочкой лет шестнадцати.

Пустая темная квартира вечером уже стала для меня привычной. Родители со временем хоть и поубавили пыл к поискам приключений, но работу не бросили. Реже, но все с такой же охотой они отправляются на раскопки старинных храмов и гробниц, а я на несколько месяцев оказываюсь в холодном сером одиночестве.

Сижу за заваленным столом и бездумно листаю страницы сети в поисках интересной идеи для статьи, которую мне необходимо сдать через несколько дней. Рядом с настольной лампой возвышается гора из грязных тарелок. Смотрю на них и все откладываю мытье на потом. Все равно никто, кроме подруги, не увидит этого бардака. А она и так знает, что я не любитель частой уборки. Ну и зачем себя лишний раз изводить?

Я вылавливаю глазами слово «интернат» и тут же вспоминаю о давнем видео про детей-индиго и их школу. Вбиваю в поисковик ключевые слова и получаю только старый видеоряд, адрес и номер телефона. И все. Больше никакой информации, словно школа давно перестала существовать и осталась только в этом видео.

Набираю номер и жду ответа. Кажется, проходит вечность, когда мне отвечают.

– Да? – слышится раздраженный мужской голос в трубке.

– Здравствуйте. Это же школа для одаренных детей, верно? – не зная, как начать, интересуюсь я.

– Да, – коротко отвечает мне голос на той стороне, а потом спустя несколько секунд добавляет. – Была. Нет тут уже никого. Все развалилось. Вы что-то хотели?

– Меня заинтересовала ваша школа, собиралась написать про нее статью, – честно признаюсь я, сожалея, что сенсации не будет.

– Тут не о чем писать, – злится мужчина, но потом замолкает и, словно обдумав, спрашивает у меня. – Как вы узнали об этом месте?

– Видео нашла в интернете, – отвечаю, но не понимаю, зачем ему надо это знать.

– А впрочем, приезжайте. Расскажу, что здесь было, пока мы не закрылись.

Такая перемена в настроении удивляла. Сначала он был против, но как только узнал про видео, почему-то согласился.

– Спасибо. Простите, а с кем я разговариваю?

– Иннокентий Алексеевич Бородин, я создал эту школу и был ее директором, пока нас не перестали финансировать.

– Сочувствую, – тяну я, ожидая, что мужчина поинтересуется моим именем, но ему, похоже, все равно.

– Я подъеду к вам тогда… в субботу? – взглянув на свое расписание пар, предлагаю я.

– Да хоть сейчас. Приезжайте, коль интересно. Как ваше имя, кстати?

– Клеопатра Александровна Ключникова, – уже готовясь к недоверчивым восклицаниям, произношу я и морщусь, словно меня бить собираются.

– До свидания.

Раздаются гудки.

Обычно все переспрашивают, а этому мужчине, кажется, было абсолютно наплевать на мое имя. Если бы кто-то представился так мне, я бы решила, что это шутка.

***

Тащиться одной в этот интернат не хотелось совсем. Кристина, моя подруга и одногруппница, согласилась, скрепя сердце. Но категорически отказалась ехать без Эдика – своего парня. А я, превозмогая неприязнь к Эдику, позволила взять его с собой.