Проект «Мессия»
Шрифт:
Миша наконец поставил бокал на стол и отодвинул его в сторону.
– Теперь о проститутках. Эндрю, мы ведь с тобой живем в капиталистическом обществе? – он вопросительно посмотрел на собеседника, как бы желая развеять сомнения насчет типа американского общества. – Так вот, в капиталистическом обществе секс за деньги – самый честный и чистый тип сексуальных отношений. Женщина берет деньги и взамен дает мужчине то, что тот любит получать от нее бесплатно или по моральному принуждению, под прикрытием вымышленного «супружеского долга».
Миша сидел с трезубцем
– Как видишь, в отличие от тебя, все мои связи с женщинами, будь то по взаимной симпатии либо за деньги – всегда честны, чисты и благородны.
– Я восхищен, как лихо ты себя обелил, Майкл! – Эндрю несколько раз хлопнул в ладоши, имитируя аплодисменты. – Раньше ты думал по-другому.
– Да, раньше я думал по-другому, а жаль. Знаешь, в чем разница между мной тем и мной сегодняшним? Раньше я поступал точно так же, как сейчас, но меня мучила совесть, что я вроде как неправильно живу. А теперь я поступаю точно так же, как раньше, и это вызывает во мне чувство гордости и самоудовлетворения. Заметь, тот формат отношений с женским полом, который я исповедую, я выбрал до моего идейного преображения. Это значит, что моя пролетарская сущность всегда была со мной, просто дремала до поры до времени, а я неосознанно в своем поведении руководствовался правильными ценностями.
– С тобой все ясно, Майкл, ты у нас святой. Но я не понимаю, почему ты считаешь, что мои отношения с Джессикой не честны?
– Да, Эндрю, твои отношения с Джессикой не честны. Ты относишься к ней потребительски, эгоистично и неуважительно, и я тебе сейчас это докажу. Скажи, ты как больше любишь заниматься сексом, в презервативе или без?
– Ну конечно без, что за вопрос, – переход был неожиданным, и Эндрю слегка замешался.
– А почему?
– По-моему, ответ очевиден: без презика кайфа больше.
– А Джессику ты как трахаешь, в гондоне или наживую?
– Наживую. Тьфу, черт возьми, что за вопросы, Майкл? – Эндрю снова утратил свой эмоциональный баланс. – Мы давным-давно занимаемся сексом без презерватива. Ты же знаешь, мы с Джес еще в студенчестве, когда решили стать парой, вместе сходили в клинику и сдали все анализы. С тех пор она пьет противозачаточные и презервативы нам не нужны. Забеременеть она не может, а остальное исключено, я уверен, что она мне не изменяет, мы полностью доверяем друг другу.
– То есть ты пятнадцать лет назад приватизировал девушку, украл у нее лучшие годы жизни, изъял ее из репродуктивного оборота, лишил возможности стать чьей-то женой и матерью, но сам при этом на ней не женишься и детей не делаешь.
Эндрю опешил от неожиданности, однако Миша не собирался его ждать:
– Более того, чтобы получать побольше сексуального удовольствия, ты кормишь Джессику гормональной химией, совершенно не заботясь о том, как это в итоге скажется на ее здоровье и репродуктивных способностях. А потом ты улизнешь… допустим улизнешь, – Миша сделал жест, чтобы тот не перебивал, – а она останется одна, разбитая, немолодая, с проблемами с зачатием.
Миша закончил. Эндрю молчал. По-видимому, Миша задел какие-то невидимые узлы в его душе. Возможно, подобные разговоры уже имели место быть между Эндрю и его девушкой или с их родителями, а может было еще что-то, о чем Миша не знал, но ненароком попал в болевую точку.
– Что, молчишь? Стыдно? Это хорошо, значит не все еще пропало в твоей распущенной буржуазной душе. Но только это не все, Эндрю. Я еще должен раскрыть тебе твою сексистскую сущность.
В этот момент официант принес две большие тарелки с салатами и набор соусов.
– Майкл, может не надо? – было видно, что Эндрю еще не вполне отошел от предыдущего впечатления.
– Надо, Эндрю, надо. И надо это прежде всего тебе. Пусть мои слова станут первыми горькими пилюлями на пути твоего морального исцеления.
Миша придвинул к себе тарелку и начал разглядывать соусы, выискивая среди них тот, что был поострее. В последнее время ему стала ужасно нравиться острая пища, которую еще недавно он не переносил. Теперь любое блюдо Мише казалась пресным, и он почти во все добавлял соусы и приправы. Эндрю к своей тарелке не притрагивался. Он ждал, что скажет Миша. Его лицо уже не излучало былого легкомыслия.
– Обрати внимание, сколько неуважения и сексистского высокомерия звучит в твоих словах, когда ты говоришь о женщинах, – Миша наконец отыскал самый острый соус и начал дозированно выдавливать его в салат.
– И в чем же заключается мое высокомерие? – Эндрю больше не усмехался.
– Все просто. Вспомни, Эндрю, какие уничижительные слова ты использовал, когда отзывался о моих девушках: «трахать», «телки», «шлюхи». А ведь все эти, как ты их назвал, «телки» и «шлюхи» в первую очередь женщины. Они чьи-то дочки, жены, матери. Обозвав или оскорбив одну женщину, ты оскорбляешь всех женщин на планете. Употребив эти слова, ты, собственно, и обличил свое сексистское нутро. Вот в общем-то и все.
Миша начал дегустировать салат. Попробовав то, что получилось, он протяжно выдохнул через рот, помахивая возле лица ладонью, как бы отгоняя огонь. Эндрю сосредоточенно молчал. Потом поднял глаза на Мишу:
– Погоди, Майкл, но ведь ты тоже довольно часто употребляешь эти слова, даже сегодня ты использовал их в нашем разговоре.
– Да, использую. Но я их использую совсем в ином контексте и не вкладываю в них негативные коннотации. А ты их произносишь уничижительно, твои фразы насквозь пронизаны напыщенностью и сексизмом. И кстати, сейчас, с высоты моего нового уровня осознанности, я вообще решил избегать употребление двусмысленных слов.
– Знаешь, слово «трахать» в отношении меня и Джес звучало из твоих уст довольно грубо. Получается, что ты ни меня, ни Джес не уважаешь? – лицо Эндрю теперь было слегка обиженным.
– Нет, Эндрю, я очень уважаю и тебя, и Джес, а слово это я употребил сознательно, чтобы на нужный разговор тебя вывести, да пафос твой поумерить. Прошу меня простить.
Миша вдруг заметил, что его товарищ все еще не притронулся к еде.
– Эндрю, дружище, ты чего не ешь? Крабы остынут, вкус потеряют.