Профессия: театральный критик
Шрифт:
В "Укрощении строптивой" у туринцев живет дух "веселой Англии". Все здесь — игра. Слуги лорда разыгрывают пьяницу Слая, заставляя его поверить в то, что он — вельможа. Перед мнимым "лордом" бродячие актеры играют комедию о Петруччо и Катарине. Петруччо виртуозно разыгрывает Катарину, представляясь грубым и упрямым, в то время как он давным-давно влюбился в девушку и ждет-не дождется примирения. А Катарина, трогательная и отчаянно сопротивляющаяся, уже поняла "условия игры", включилась в нее и сама хохочет вместе со своим Петруччо над родней, потрясенной происшедшим с ней превращением.
Все здесь играют самозабвенно, не забывая, однако,
В "Укрощении строптивой" мизансцены изобретательные и острые, а костюмы причудливо радужные, карнавальные. Эти костюмы и легкую, подвижную, лукавую декорацию придумал замечательный художник театра Эммануэле Луцатти...
Искусство Туринского театра, яркое, демократическое и очень современное, принесло радость и надолго сохранится в памяти.
(Грусть с весельем пополам //Театральная жизнь. 1966. №13).
"Римская драматическая труппа"
Постановки Франко Дзеффирелли "Волчица" Д. Верги, "Ромео и Джульетта" У. Шекспира
Ноябрь 1966 г.
Большое искусство всегда приносит много нового, неожиданного, радостного, даже когда вызывает желание поспорить. Именно так было на спектаклях итальянской драматической труппы, руководимой Франко Дзеффирелли.
Зрители с нетерпением ждали гостей из Рима. Предстояло впервые увидеть на сцене замечательную итальянскую актрису Анну Маньяни, чье человечное и страстное искусство мы давно полюбили по фильмам; предстояло знакомство с творчеством одного из интереснейших режиссеров и театральных декораторов Франко Дзеффирелли. И ожидания не обманули: к нам приехал коллектив прекрасных артистов, в котором даже Анна Маньяни, с ее ослепительным мастерством и могучим темпераментом, была лишь первой среди равных. Но подлинным героем гастролей стал руководитель театра. Дзеффирелли поставил и оформил оба спектакля "Римской драматической труппы": "Волчицу" Джованни Верги, пьесу, не шедшую на сцене более полувека, и "Ромео и Джульетту" Шекспира.
В "Волчице" точное воссоздание быта сицилийских крестьян, верность эпохе сочетаются с мощным раскрытием страстей героев, анализом их трагических переживаний и сложных взаимоотношений. В спектакле все броско и определенно; детали быта, атмосфера действия, характеристики персонажей, лишенная полутонов игра актеров.
На сцене возвышается стог настоящего сена, громоздятся мешки с зерном, в кувшинах плещется вода. В тишине знойной сицилийской ночи звучат подлинные народные песни. Крестьянская масса живет непростой, полной резких контрастов жизнью. И, кажется, что нарочитая неприкрашенность быта, намеренная отчетливость действия делают особенно достоверными доведенные до высокого напряжения страсти героев: вдовы-крестьянки Пины, ее дочери Мары, красавца батрака Нанни. Пину, прозванную за крутой нрав Волчицей, играет Маньяни.
Актриса раскрывает нерастраченность чувств и силу эмоций трагически одинокой, охваченной поздней страстью женщины. Маньяни сыграла роль на едином дыхании, уничтожив своим исполнением натуралистические подробности, столь существенные у Верги и совершенно чуждые искусству актрисы.
В суровом реализме и яркой эмоциональности спектакля Дзеффирелли кроется секрет его воздействия на зрителя. Однако в то же время кажется, что Дзеффирелли стремится не столько понять трагические противоречия жизни, сколько их запечатлеть. Отсюда — глубокий пессимизм этой постановки.
В "Ромео и Джульетте" Дзеффирелли попытался дать новаторское и современное прочтение великой трагедии. Его спектакль еще раз подтвердил неисчерпаемость возможностей, таящихся в шекспировской драматургии, доказал, что новое слово в искусстве под силу сказать только смелым и мыслящим художникам.
И здесь Дзеффирелли идет от быта, от эпохи, через трезвый психологический анализ — к впечатляющему раскрытию человеческих чувств. Но теперь он стремится противопоставить эти чувства бессердечному миру.
Мы видим будни и праздники этого мира— тягучие домашние ритуалы, стремительные уличные бои...Здесь все недоброе—ипрактицизм синьора Капулетти, и сговорчивость Кормилицы, так легко предавшей Джульетту, и шутливая, небезопасная бравада молодежи. Все ярко, и, однако, в словах и действиях проглядывает пугающая бездушность, словно эти люди танцуют и читают книги, повесничают и остроумничают, фехтуют и убивают друг друга от нечего делать, от ужасающей пустоты. В этой атмосфере взрыв оказался неминуем. И вот вспыхнул бой Тибальда и Меркуцио, ставший одной из ключевых сцен постановки.
Они сражаются весело, проворно, привычно, сыновья мира, в котором даже малые дети ловко фехтуют на деревянных мечах — такой была заставка спектакля. Они словно бы застоялись, а теперь дали выход своей энергии, жестоко и бездумно шутили, с беспечным и безответственным легкомыслием играли со смертью. А смерть была рядом.
Меркуцио получил удар, почти незаметный в веселой суматохе. Друзья, живо обсуждая бой — для них обычное уличное происшествие, — со смехом отмахнулись от его стонов, которые казались им притворными. А когда Меркуцио тяжело рухнул навзничь на выщербленные временем плиты площади, когда окружающие поняли, что произошло нечто страшное и непоправимое, когда во внезапно наступившей тишине раздался дикий вопль Бенволио, — уже было поздно.
Да, смерть стоит за спиной героев этого спектакля, она царит в том трагическом мире, в который ввел нас Дзеффирелли, она— та цена, которой этот мир платит за собственную жестокость. И вот уже члены враждующих семейств понесли убитых Тибальда и Меркуцио в узкие улочки Вероны, а женщины, не стыдясь посторонних, забились в рыданиях...
Глухое, гибельное время встает в спектакле Дзеффирелли. Когда жизнь человека ни во что не ставится, когда убить удивительно просто и когда убивают с улыбкой. Время, в которое праздность и отсутствие идеалов оборачиваются преступлением. И неожиданно сквозь быт раннего Возрождения проступают черты иной эпохи, трагические противоречия которой питают творчество режиссера, его думы, его ненависть. А его веру?